Гарри Тертлдав - Взгляд в прошлое (фрагмент)
— А что… пошло не так?
— Я не очень-то далеко заглянула в прошлое, и не могу говорить наверняка, — ответила Мишель, — но две причины могу назвать. Одна из них, как я уже говорила, это образование. А другая — похмелье после войны во Вьетнаме.
— Где? — спросил редактор, но память Пита услужливо напомнила ему о мыслях, возникших у него перед тем, как он начал читать «Реакции». — Господи! «Наступление в канун праздника Тет»! — воскликнул он.
Макгрегор посмотрел на Пита, потом перевел взгляд на Мишель.
— Что, и эта вещь основана на фактах? — Когда Мишель кивнула, он горько рассмеялся. — А знаете, я едва не отклонил эту повесть, когда прочитал ее. Решил, что читатели не поверят. И спасло ее только описание техники, да еще внутренняя самодостаточность. И неудивительно. — Макгрегор все еще покачивал головой.
— Ничего удивительного, — подтвердила Мишель. — Война и стала одной из причин, почему журнал стоит пять долларов. И на пушки, и на масло одновременно денег не хватило — то есть, не хватит, — и разницу возместил печатный станок.
— Так было всегда, — заметил Пит.
— Верно, но я считаю это наименьшим ущербом. Как там говорил Хайнлайн: «Неважно, что гамбургер стоит десять долларов, пока гамбургеров хватает всем.» Ущерб, нанесенный стране, был гораздо хуже.
— Бунты, марши протеста и тому подобное? — уточнил Пит. В повести они лишь упоминались, но составляли постоянный противовес боевым действиям, описанным как главные события.
— Они лишь крайние проявления того, о чем я говорю. Я до сих пор не знаю, оправданной ли была та война, но другое свое дело она сделала. Люди стали весьма цинично оценивать любые действия правительства (Уотергейт также этому способствовал), и многие стали автоматически выступать против него или считать его действия дурацкими, когда правительство пыталось сделать хоть что-то.
А вместе с презрением к правительству пришло и презрение к любым организациям и стандартам. Боюсь, это также способствовало провалу в системе образования. И, естественно, в условиях, когда всячески выпячивалась важность личности, все, что не приводило к немедленной и очевидной выгоде, почти не получало поддержки. Забуксовала даже космическая программа — когда на орбиту были выведены метеорологические спутники и спутники связи, люди стали воспринимать их как должное и перестали думать о поддержке научных исследований и технологий, которые сделали их реальностью. Ну что я еще могу сказать? Интересы страны отвратились от науки и технологии. И в этом горькая истина.
— Но не совсем же, — возразил Пит. — А как же эти штуковины? — Он указал на телевизор, подключенный к нему загадочный ааппарат, и… как же она его назвала… текст-процессор.
— Сделано в Тайване, сделано в Японии (никто в Штатах уже не делает видеомагнитофоны — мы не можем конкурировать с ними), тоже сделано в Японии… микрокомпьютер американский, но японские не хуже, и становятся все лучше — и дешевле. — Увидев их ошарашенные лица, она мягко добавила: — Но в моем времени не все столь уж плохо. Черные — нет, извините, теперь их вежливо называют неграми — и женщины имеют гораздо больше возможностей, чем сейчас, и многие пользуются этим преимуществом. А тех, кто сейчас умер бы или остался инвалидом, стало возможно спасти.
— Значит, «Пересадка сердца» тоже правда? — спросил Макгрегор.
— О, да, но это лишь самая впечатляющая из целого набора новых возможностей… Что еще? У нас до сих пор противостояние с русскими. Полагаю, оно некоторое время продолжится. И ничего плохого в этом нет; они не столь самонадеянны, как сейчас, но приятнее от этого не стали.
— Не сомневаюсь, что все это очень интересно, — нетерпеливо произнес редактор, — но я так и не услышал ответ на главный вопрос: зачем вы здесь?
— А я полагала, что уже ответила на него. Разумеется, я пытаюсь изменить будущее. — Ее голос вновь приобрел настойчивость, точно она стала адвокатом, пытающимся убедить судью в истинности своих доводов. — Нам так не хватает дальнейшего продвижения там, где мы добились немалых успехов. Когда свернули лунную программу…
Макгрегор простонал, а Пит ощутил набежавшую волну ярости. Ему очень не хотелось ей верить, но эти слова, увы, очень хорошо вписывались во все уже сказанное.
Он заставил себя вслушиваться в то, что она говорила:
— По сравнению с моим временем здесь все еще сильны образование, интересы и (быть может, самое важное) мотивации. А я пытаюсь лишь чуть-чуть подтолкнуть события и внушить мысль о том, что лучший способ решить проблему — применить к ней знания, если использовать ваши слова, мистер Макгрегор. Это справедливо как для моих рассказов, так и для тех, что я позаимствовала у других авторов.
— Кроме того, вы приправляете их своими знаниями, — заметил редактор.
— Разумеется. Среди тех, кто читает научную фантастику, поразительно много инженеров и ученых; ныне это утверждение гораздо справедливее, чем в мое время. И если из моих «рассказов о ближнем будущем» они позаимствуют идею-другую и воспользуются ими сейчас, а не… думаю, вы меня поняли. И я стараюсь как можно точнее описывать всевозможные устройства и технологии.
— Используете фантастику для спасения мира? — усмехнулся Макгрегор. — Мне очень не хочется такое говорить, но вам не кажется, что это несколько наивно?
— Если не сработают идеи, то что тогда? — взорвалась Мишель. Редактор снова хмыкнул.
После затянувшейся паузы Пит набрался решимости и спросил:
— Ну, и как?..
— Я еще не потеряла надежду. Вы действительно желаете узнать больше?
— Гм… пожалуй, нет, — ответил Пит и задумался, насколько искренним стал его ответ. Скорее всего, да. Знание того, что ждет впереди, слишком напоминает утрату свободы воли, и он даже вздрогнул, представив, какую тяжесть Мишель Гордиан взвалила на свои плечи.
Должно быть, Макгрегор подумал о том же, потому что спросил ее:
— Чем я могу вам помочь?
— Лучше всего тем, если забудете, что вообще сюда приезжали, — отрезала она. — И еще, очень вас прошу, не проявляйте снисходительности к моим рассказам. Если они окажутся недостойными прочтения, то всем будет наплевать, содержат ли они нечто толковое.
Макгрегор по-волчьи оскалился:
— На сей счет не волнуйтесь. Если я начну печатать недостойные публикации рассказы, то мой журнал разорится, и мне придется или голодать, или отыскать себе честный способ зарабатывать на жизнь.
— Что ж, честный ответ, — скорчила она гримаску редактору, и, шагнув мимо Пита, открыла дверь, выводящую в обыденный мир 1953 года.
