Альфред Бестер - И живут не так, как прежде...
— Джим? — позвала Линда.
— А-а? — зевнул он.
— Хочешь взять в кровать одну из моих кукол?
— Нет, спасибо. Благодарю, Линда, но парни в дочки-матери не играют.
— Наверное. Ну, ладно. Завтра я для тебя приготовлю то, во что играют парни.
Утром Майо разбудил стук в дверь. Он сел на кровати и попытался открыть глаза.
— Да-да? Кто там?
— Это я. Линда. Можно войти?
Он поспешно огляделся. Комната в порядке. Ковры вычищены. Изысканный подсвечник и аккуратно свернутое покрывало убраны на шкаф.
— О'кей. Заходи.
Вошла Линда в броском современном платье. Она присела на краешек кровати и дружески хлопнула Майо по плечу.
— Доброе утро, — сказала она. — Слушай. Я на несколько часов уеду. Мне надо кое-что сделать. Завтрак на столе, а к ленчу я вернусь. Хорошо?
— Конечно.
— Ты не заскучаешь?
— А куда ты едешь?
— Скажу, когда вернусь, — она протянула руку и взъерошила ему волосы.
— Будь хорошим мальчиком и не шали. Да, еще одно. Не входи в мою спальню.
— Зачем бы я стал…
— Вот ни за чем и не заходи.
Она улыбнулась и ушла. Минутой позже Майо услышал, как джип завелся и отъехал. Он сразу же встал, прошел в спальню Линды и огляделся. Комната была, как всегда, вылизана до блеска. Кровать застелена и все дочки-матери чинно рассажены по одеялу.
И тут он увидел.
— Ох-х ты! — выдохнул он.
Это была модель полностью снаряженного клипера. Оснастку не тронуло время, правда, краска слегка облупилась и материя парусов стала расползаться. Модель стояла перед чуланом, а рядом — корзиночка с шитьем. Линда уже успела выкроить из белого некрашенного полотна новые паруса. Майо опустился перед парусником на колени и нежно до него дотронулся.
— Она будет черная, с золотой полосой, — прошептал он. — Я назову ее «Линда Н.»
Джим был так тронут, что за завтраком сумел съесть лишь несколько кусков, да и то с трудом. Искупался, оделся, взял дробовик и пригоршню патронов и побрел в рассеянности по парку. Он шел, куда глаза глядят, сперва на юг, мимо игровых площадок, разваливающихся каруселей, разрушающегося катка, и наконец вышел из парка и тихо пошел вниз по Седьмой Авеню.
Он свернул на восток, на Пятнадцатую Стрит, и долго пытался разобрать надписи на превратившихся в лохмотья афишах, рекламирующих последнее представление в Мюзик-Холле Радио-Сити. Потом вновь повернул на юг. Внезапно звон стали бросил его в дрожь и заставил остановиться. Как будто исполинские мечи скрестились в поединке титанов. Из боковой улицы вынеслось небольшое стадо чахлых диких лошадок, вспугнутых лязгом. Неподкованные копыта глухо простучали по мостовой. Стальной лязг смолк.
— Вот что копировала сойка, — пробормотал Майо. — Но что это за черт такой?
Он направился на восток разведать, что это за черт, но загадка вылетела у него из головы, когда он дошел до квартала, где располагались магазины, торгующие драгоценностями. Его ослепили горящие на витринах бело-голубые камни. Дверь в ювелирный магазин косо свисала с петель, оставляя поход открытым, и Майо прокрался внутрь. Магазин он покинул, унося нитку подлиннейших прекрасно подобранных и обработанных жемчужин, которые стоили ему годового дохода от «Мужского разговора» (в кредит).
Прогулка привела Джима на Мэдисон Авеню, где он очутился перед универмагом «Аберкромби и Фитч». Он вошел внутрь и, оглядывая прилавки, добрался до оружейного отдела. Тут он полностью потерял ощущение времени, а когда пришел в себя, оказалось, что он идет по Пятой Авеню к пруду парусников. В его руках уютно устроилась итальянская автоматическая винтовка, в сердце — чувство вины, а в универмаге на прилавке — долговая расписка: «Одна автоматическая винтовка „Косми“, 750 долларов, 6 коробок патронов, 18 долларов. Джеймс Майо. В кредит».
Когда он добрался до бывшего хранилища парусников, было уже больше трех часов. Джим вошел, стараясь держаться как ни в чем не бывало, и надеясь, что сногсшибательное оружие в его руках пройдет незамеченным.
Линда сидела за роялем спиной к нему.
— Привет, — нервно сказал Майо. — Извини, что опоздал. Я… я принес тебе подарок. Эти — натуральные. — Он вытащил жемчуг из кармана и протянул ей. Тут он увидел, что она плачет.
— Э-э-э, да что случилось?
Она не ответила.
— Ты что, подумала, что я сбежал? Тут ведь, ну все мои шмотки здесь. И машина. Ты бы посмотрела сразу и убедилась.
Она обернулась и выпалила:
— Ненавижу!
Он уронил жемчуг и отшатнулся, пораженный ее неистовством.
— Что такое?
— Дрянной, паршивый врун!
— Кто?! Я?!
— Сегодня я ездила в Нью-Хэйвн, — ее голос дрожал от гнева. — На Грант-Стрит нет ни одного дома, одни развалины. Телестанции ВНХА не существует! Она разрушена!
— Нет!
— Да! И в твоем ресторане я была. Никакой горы телевизоров на улице нет! Только один, в бара. И он-то разбит в щепки! А в ресторане свинарник. Ты все это время жил в нем! Один! В задней комнате — только одна кровать. Ты врал! Все врал!
— Зачем мне врать?
— Никакого Гила Уоткинза ты не убивал!
— Убивал. Дуплетом. Он сам напросился.
— И телевизора, который можно было бы ремонтировать, у тебя нет.
— Нет, есть.
— Да даже если б ты его отремонтировал, все равно там нет телестанции!
— Думай, что говоришь! — рассердился он. — Зачем бы я убил Гила, раз там даже нет телестанции!
— А раз он мертв, как он может передавать программы?
— Ну вот! А говорила, что я его не убивал.
— Да ты псих! Ты невменяем! — рыдала она. — Ты описал тот барометр только потому, что бросил взгляд на мои часы! А я поверила в твою безумную брехню! Поехала, как дура, за этим барометром! Я такой всю жизнь искала, под пару к часам… — она подскочила к стене и грохнула кулаком рядом с часами. — Его место здесь! Здесь! А ты все наврал, ты, придурок! Никакого барометра там не было!
— Если кто здесь и псих, так это ты! — крикнул он. — Свихнулась на своем доме, и не видишь ничего вокруг!
Она пересекла комнату, сорвала дробовик и направила на Майо.
— Убирайся отсюда! Сию минуту! Убирайся, а не то убью! Чтобы я тебя больше не видела!
Отдача выбила ружье из рук, отшвырнув ее назад, и заряд дроби хлестнул по полкам в углу над головой Майо.
Фарфор с грохотом посыпался вниз. Линда побелела.
— Джим! Ради бога, ты в порядке? Я не хотела… Он сам выстрелил…
Он шагнул к ней, не в силах вымолвить слова от ярости. Вдруг, когда он уже занес руку для удара, в ответ на выстрел Линды послышалось как бы далекое эхо. «Блимм-блиммблимм!» Майо окаменел.
— Слышала? — прошептал он.
Линда кивнула.
— Это не дом рушится. Это сигнал!
