Т Пьянкова - Спиридонова досада
- Преисподня! - ужаснулся Кострома и хотел захлопнуть дверь, но ее на месте не оказалось. И под ногами никакой опоры. Неведомая сила уже влечет его куда-то: не то опускает, не то возносит. И все слышней звуки вселенской бани. А мимо - огни, огни... И не свечи в темноте, а пойми, что там: глаза ли чьи, звезды ли, оконца ли каких виталищ? Все ли вместе?
Одно оконце поплыло рядом. Кострома вцепился в покатную раму, подтянулся, припал глазами...
Спиридону оказалась видна палата, окутанная по стенам и потолку как бы плотным, искристым куржаком. И пол снеговат. Белый стол посередке, а на том столе распростерт голышом Федот Нахрап, тот самый Федот, которого - сорок дней назад! - едомяне опоздали вынуть из петли. Лежит Нахрап, корчится, зубами скрежещет и завывает так, что не только волосы - кожа вздымается на голове Спиридона. Однако ж он словно припаян до окна - ни оторваться, ни сгинуть в темноте.
Смотрит он, видит: опали Федотовы корчи, будто мужик другой раз помер; чистое мерцание забрезжило над ним, стало сгущаться крохотными блестками, собираться в светлый, живой колобок. Тело же подернулось синевой, пошло пробелью, сделалось сизым, живот распух, суставы набрякли, ногти вытянулись и затвердели, нос расквасился, нижняя губа отвисла, верхняя запала, уши растопырились, бурые, тонкие черви полезли из тела. Они тут же костенели щетиною...
Не прошло и нескольких минут, как со стола соскочил готовый черт. Он ощупал себя, взвизгнул, подпрыгнул - хотел поймать над столом сияющий сгусток, обжегся, взвыл, и все видимое растворилось в темноте. Но вой не утих. Напротив. Заодно с пыхтением, вознею, чавканьем он все накапливался во тьме. Кто-то толкнул Кострому, оторвал от опоры, швыранул в ненадежность, где различил он тени чудищ, которые шевелили лапами, хвостами, плавниками и крыльями. Схватываясь в темноте, они уже не расцеплялись: терзали друг друга, кусками растрепывали на стороны. Куски пожирались сторонней живностью.
Один отлетел, шлепнул Кострому по голове. Тот хотел отлепить ошметину, да кто-то опередил и зачавкал перед самым его носом, обдавая вонью поганой утробы. Спиридон дернулся прочь, но его ухватили, и вдруг оказался он лицом к лицу с преображенным Нахрапом...
В человеке все подменно, только не глаза: в них основа сущего.
Когда-то Кострома побаивался Нахрапа, его коварства и диких шуток. Потому избегал даже глядеть на него. Но тут он понял, что более бестыжих глаз в жизни не видел. Спиридон постарался бы отделаться от цепких лап, но что-то удержало его. А вглядевшись, Кострома застонал. Он признал в подлобных впадинах чудища собственные глаза. Целовальник вывернулся, но Федот уловил его за бабкину ладанку. Тогда Спиридон ловко присел, выскользнул из гайтана, поднырнул под Нахрапа и застрял меж его ног. И опять крутанулся, и... свалился в своей конторе с лавки...
В дверь кто-то колотился.
В полном еще страхе Кострома на четвереньках пощекотал до шкафа с амбарными книгами, поджал брюхо, чтобы подлезть под него...
К тому времени, когда поддетая мужиками дверь соскочила с петель, Кострома сумел подсунуть только голову.
Откуда взялись мужики?
Да они ждали-ждали, когда Спиридон отправится на Шептуновскую елань - не дождались. Стали поутру сходиться у его дома, спрашивать Бороду, что тот знает про хозяина. Узнали только то, что вчера прибежал Кострома домой бешеной собакою и защелкнулся наверху.
Вот мужики и поднялись по лесенке. А тут дикие крики. Мужики колотиться. Никто не отворяет. Тогда и высадили дверь, и увидали, что Кострома мортиру свою в потолок выставил. И венчает эту жерлицу собачий хвост. А конец хвоста повязан линялою косынкою Заряны.
Ну, что мужикам? Пугаться? Кабы их мало было, может, и напугались бы, а здесь - целая орава.
Потянули целовальника из-под шкафа. Кто-то не побрезговал за хвост уцепиться. Тот и оторвись. Оказалось, пришит он был до Спиридоновых штанов. Только и всего.
Мужики хохот подняли, повалились кто куда.
Кострома тоже... сел на полу и лыбится, и говорит:
- Чертей на свете нету, и Парфена нету, и меня... Одна только видимость, и проверять нечего. На том свете за нас все проверено...
Мужики того тошнее ржать.
И вдруг!
Вдруг ретивое это ржание рассекло лезвием тонкого смеха. Все смолкли и увидели - на высоком окошке занавеска колышется.
Кто-то из мужиков и откинь шторину...
Хохочет на подоконнике белый кот-муравей, закатывается, лапами дергает. Учуял тишину, опомнился, вскочил, усами повел да через голову - кувырк за окно. Только оплавленная скважина осталась в стекле.
В ту скважину влетел оранжевый кленовый лист, поколыхался и улегся перед Костромой, и завернулся так, будто состряпал ему горячую фигу.
Целовальник подпрыгнул от такой издевки, кинулся до окна - разглядеть во дворе кого-то, да оттуда вдруг засветило ему прямо в лоб его же волосатой ладанкой.
Зажмурился Кострома - не успел нужного увидеть. А вот мужики успели: Борода стоял под окном и улыбался. Потом он рукой мужикам помахал и пошел со двора, и запел: "Велико Байкал-море восточное..."
Надо ли говорить, что никакого работника Спиридон потом не отыскал. Но звезда во лбу волосатая при нем осталась.
Так-то. Ну все, ребята. Дальше сами думайте.
