Юрий Касянич - Сауна
Деревья застыли, словно в столбняке; гладь озера остекленела, как незакрытые глаза мертвеца, и пугающе мерцала в полутьме.
Гул нарастал.
Киношники, поняв, что их несчастья не закончились, обреченно почувствовали, как сквозь них проходит что-то горячее - ток или пар - и устремляется в ночное, сиреневое с черными подпалинами туч, небо. Воздух вокруг дрожал, как на аэродроме при взлете реактивного лайнера. Горячие потоки разгонялись, словно элементарные частицы, вырвавшиеся из ускорителя. Казалось, они хотят оторвать людей от пола и унести в низкое враждебное небо. Но ступни налились свинцом и магнитно прилипли к доскам, отвечая на притяжение Земли.
Земля не отпускала людей.
Марине почудилось, что она падает, - так закружилась голова. Закрыв глаза, она испытала тупую боль, отдававшуюся во всех уголках тела, но не смогла разжать губы, чтобы застонать. Горячая тяжесть накрепко стянула их.
Гул достиг апогея. Все вокруг казалось неподвижным, но было наполнено безумной внутренней дрожью, словно могучая сила искала выхода, щели, чтобы вырваться и разнести вдребезги этот ненадежный, как фарфоровое блюдце, покой.
Раздался негромкий хлопок, который прозвучал, как разрыв артиллерийского снаряда - настолько были напряжены нервы. "Они улетают", подумала Марина.
Опустевшую плоть Бурова наполнило облегчение, когда он оглох после хлопка. Он решил, что это конец, смерть, и на лице его, молодом и розовом, вдруг выступила могильная бледность.
В небе над озером, на краю серого ночного облака, сконденсировалась огромная розовая капля, неярко подсвеченная изнутри. Она стала пульсировать, переливаться, меняя цвет от розового до черного, и внезапно вытолкнула из себя оранжевый шарик, который стал стремительно приближаться к баньке. Люди завороженно смотрели на него. На их восковых лицах лежал отпечаток недавнего изумления, а в глазах, как непролитые слезы, стояла обреченность.
Шарик, размером с хорошую дыню-колхозницу, повисел над крышей, будто размышляя, что ему делать дальше, а потом - и это действие показалось явно осознанным - по невероятной траектории бросился в печную трубу.
Нестерпимым ярким светом осветилось помещение баньки в тот же миг.
Огонь!
Вырвавшись из широкого рта камина, соединенного с трубой, он вознесся к потолку. Сотни рыжих собак тут же стали вылизывать стены, словно они были покрыты любимейшим лакомством огня - бензином.
Первой закричала Женщина у камина. Огонь пронесся в нескольких сантиметрах от ее лица, оставив на нем выражение звериного страха, который, видимо, испытывали наши далекие предки, цепенея при виде подожженного трезубцем молнии дерева.
Огонь, как живой, плясал перед нею. Он катался по полу, словно гнусное кругленькое существо в приступе истерического смеха. Он как будто наслаждался, наблюдая ужас, переживаемый несовершенной душой, которая только что нанесла оскорбление тем, кто послал огонь. Длинный язык пламени, как угорь, уже пополз по доскам пола и стал обвиваться вокруг ножки кресла. Женщина вскочила и, превозмогая увечье, устремилась к столу, край которого уже пылал.
В это время, отпихнув ее локтем, пробежал жалкий Жокей. Женщина упала, больно ударилась плечом о лавку, попыталась подняться, но не смогла и застыла на коленях, собираясь с силами.
Совершив, наверное, самый длинный и затяжной в своей жизни прыжок шпагатом, Балерина взлетела на стол и в тот же миг голубовато-огненным венчиком, напоминающим пламя газовой горелки, вспыхнула ее пачка. Это было похоже на аттракцион, когда акробатка под аханье неискушенных зрителей прыгает сквозь горящий обруч, и зал, пережив секунду трепета, разражается искренними аплодисментами. Но, к сожалению, это был не цирк. Визжа, Балерина натурально горела в сужающемся обруче пламени, и аплодировать было некому.
На лавке в полубессознательном состоянии дымился Шулер. Он задыхался. Выскочив из угла, в котором он отсиживался во время беседы с Синим, Соглядатай кинулся к стеклу, из его полуоткрытого рта вырывались хрипы, глаза его собачьи молили, юлили, он страшился оглянуться на голодный огонь, подбиравшийся к нему. Почувствовав жар, он судорожно заскреб ногтями по стеклу, тут взметнувшееся пламя охватило его, и он упал.
- Почему они не пытаются разбить стекло? - каким-то свистящим нечеловеческим голосом спросила прыщавая Жозефина и тут же умолкла, удивившись тому, что она способна говорить.
- А почему мы не пытаемся? - выдохнул почерневший от ужаса Дан. - Мой сгорел.
- А стоит ли... - словно про себя, сказал Молчанов.
Жокей карабкался на краснокирпичный камин, из огнедышащей пасти которого выкатывались все новые и новые апельсиновые сгустки огня. Вокруг него постоянно взрывались шарики огня, превращаясь в протуберанцы. От полированного стола, на котором Балерина сдирала куски горелой пачки, черными клочьями валил дым. Жонглер подпрыгнул, уцепился за люстру, бесцельно расточавшую свет. Одна рука его схватилась за горячую лампочку. Лампочка лопнула, жаркие осколки впились в ладонь, Жонглер вскрикнул и повис на одной руке. Люстра не выдержала и, выдирая проводку из потолка, Жонглер рухнул на пол среди осколков стекла и кусков штукатурки. Жокея тоже достало пламя, оно, как лента рыжих муравьев, поползло вверх по каминным кирпичам и уже начало глодать его сапоги, поэтому он попеременно стоял то на одной ноге, то на другой.
- Вперед! - голосом полководца, бросающего свою армию на победный штурм крепости, произнес Свиркин и кулаком ударил по стеклу.
Стекло завибрировало, но не поддалось.
Все оживились, понимая, что могут двигаться.
- Боже мой, как холодно! - зябко визгнула Вера Богдановна.
- О чем вы, мадам? - раздраженно сказал Свиркин. - Коли холодно, пожалте в баньку, сразу согреетесь. - Он с Даном уже поднимал тяжеленный чурбан, служивший на террасе стулом.
- Будем спасать! Главное - без паники! - петушиным голосом провозгласил Буров. Однако его командирские способности, помещавшиеся где-то между не затянутой возрастным жирком грудной клеткой и лопатками, выпиравшими, как крылышки-культяпки ангела-переростка, померкли перед активной массой Свиркина.
Марина подбежала к Дану и Свиркину, и они, разогнавшись, бросили в окно пахнущий грибной сыростью чурбан. Раздался звон стекла, и рама оскалилась прозрачными осколками, торчавшими из пазов. Из бани вырвался столб черного дыма, как джин, устремившийся в небеса, и стон Соглядатая, которого чурбан задел при падении. Свиркин, царапая спину, полез в разбитое окно.
Дан с остервенением рвал на себя входную дверь. Буров помог ему. Почувствовав удвоившиеся усилия, петли недовольно заскрипели, но не сдались.
