Далия Трускиновская - Баллада о двух гастарбайтерах
— Они тебя надули, — сообщил я. — Дешево купили. На самом деле у тебя нет и никогда не было детеныша.
8.Окружающий мир медленно разваливался на куски, которые плавились, словно стеарин горящей свечки, и стекали вниз, вниз… кажется, там была бездонная пропасть небытия.
— Он произошел не от ящеров. Его предками были вонючие хорьки, — сказала Кристина.
Святая, непогрешимая истина.
Грязные, вонючие, противные, узкомордые хорьки.
Вот только сами-то люди после всего этого — кто? От кого они произошли, если так подло меня обманывали? А может, все-таки нет? Может, произошла ошибка?
Я с надеждой взглянула на Кристину.
Ну, скажи, что этот подлец, мой соперник, соврал, самым гнусным образом меня обманул. Я поверю, честно слово, поверю, только скажи.
— Негодяй, — промолвила она. — Подлый негодяй. Будь моя воля…
Не собиралась она ничего опровергать. Она просто ругалась, и этого было достаточно, чтобы я поняла. Сказанное врагом — правда. А потом я поняла еще одну штуку. То, что меня обманывают, Кристине не нравилось, очень не нравилась, но предупредить меня она не могла, поскольку это было бы предательством интересов родной стаи. И теперь, когда все выползло наружу, она где-то в глубине души, даже не отдавая себе в этом отчета, была рада, поскольку отныне могла мне не врать.
Вот этой, последней мысли хватило, чтобы прийти в себя, чтобы мир вокруг меня прекратил разваливаться и стекать. В общем, этого хватило для того, чтобы я пришла в себя.
Если я не одна, если есть кто-то, кто действительно стоит на моей стороне, значит, еще не все потеряно.
И все-таки я решила уточнить.
— Значит, детеныша у меня нет и никогда не было?
— Нет.
— Зачем тогда меня обманывали? Зачем мне сделали память о нем? Какая в том выгода?
— Меня могут наказать…
Она и в самом деле боялась. Такой испуганной Кристину я еще не видела.
— Я никому не скажу. Ну, выкладывай.
— Ты не сможешь этого скрыть. Я у тебя не одна, и другой тренер узнает о произошедшем, поймет по твоему поведению. Ты не сможешь этого скрыть.
— Кристина, я и так уже все знаю. Выкладывай, иначе мне придется на тебя надавить.
Я показала ей зубы. Не в том смысле, в каком это делают люди, когда хотят повеселиться. Совсем в другом. И она поняла меня правильно.
Как-то разом успокоившись, Кристина сказала:
— Ты должна драться, и не просто драться, а делать это с надлежащей злобой, с ожесточением. Иначе не получится настоящего, красивого, увлекательного зрелища. Иначе у него не будет зрителей, иначе за него никто не заплатит денег… точнее, никто не даст еды. Зрелище обязано быть кровавым, в нем должен быть достаточный уровень энергии.
— А детеныш?
— Самка мнемозавра по-настоящему свирепеет только тогда, когда дерется во имя детеныша. Материнский инстинкт — великая вещь. Ради детеныша вы готовы проделать что угодно. Ради него любая из вас устроит по-настоящему красивое зрелище.
— Остальные самки, те, с которыми я до сих пор встречалась на арене, они тоже сражаются за несуществующих детей?
— Большая часть за существующих, — ответила Кристина. — Но есть такие, у которых талант виден сразу, едва они вылезли из скорлупы. Мы не можем ждать, пока они обзаведутся детьми, у нас нет лишнего времени. И тогда…
Голос у нее был безрадостный. Кажется, она уже мысленно распростилась со своей работой. Напрасно.
— Другого тренера мне не нужно, — сказала я. — Другого я просто не приму.
— Кому нужен тренер бойца, проигравшего такой бой? У тебя сейчас нет причины драться по-настоящему. Пятнадцать минут назад твой соперник ее отнял. И значит, предстоит ничья. А это все равно что проигрыш.
Я с шумом выпустила из ноздрей воздух.
Как мало времени прошло. Подумать только. Неужели прошло так мало времени?
— А у самцов… — медленно произнесла я.
— Им для драки такой причины не требуется. Они самцы, они привыкли драться.
Да, конечно, эти негодяи привыкли. Драться до конца и любыми средствами. Только между собой, поскольку мудрая природа встроила в нас ограничители, разрешающие самкам сражаться лишь ради детеныша, а самцам запретила убивать самок.
А люди, значит, придумали, как использовать это в своих целях, для получения «по-настоящему красивого» зрелища.
Вот так.
— Что вы обычно делаете, когда такое происходит? — спросила я. Если Кристина сейчас скажет, что мой случай единственный, уникальный, то я ей не поверю. Неужели она мне соврет? Да нет, не может она мне сейчас соврать. Мы же с ней одна команда, мы вместе.
— Помнишь процедуру, на которую тебя возили? — объяснила она. — После нее ты обо всем забудешь. Даже о том, что тебе сказал здесь Зак. Все будет, как всегда, как и должно быть.
Это выход, подумала я. Ради своего любимого тренера я готова даже на это. А может, не только ради нее? Может, ради возвращения иллюзии, будто у меня и в самом деле есть детеныш? Не хотела я сейчас без нее жить, не хотела я терять смысл жизни.
И всего лишь одна процедура. Так ли трудно ее пройти?
— Хорошо, — согласилась я. — Поехали на процедуру. Если поторопиться…
Кристина развела руками.
— Не получится. До боя осталось слишком мало времени. Вот после него это можно сделать. А сейчас мы просто не успеем. Он, этот твой соперник, все рассчитал правильно. Теперь ты не сможешь его побить. Не сможешь ты и отказаться от боя. Если это произойдет, то твоей карьере бойца конец. Тот, кто не смог один раз выйти на арену, не выйдет на нее больше никогда.
Я села на скамье поудобнее.
Хватит истерик. Для них совершенно не осталось времени. Теперь нужно думать о том, как спасти поединок, как не потерять свой авторитет бойца. Если это случится, меня ждет незавидное будущее.
Куда уходят неудачные бойцы-гастарбайтеры? Я знала. Мне это объяснили еще в подготовительной школе, для того чтобы подхлестнуть мое рвение к тренировкам. И подхлестнули. Я стала тренироваться как одержимая.
И ребенок… Нет его у меня? Так будет. Он у меня еще появится, и для этого надо, например, сегодня победить.
Шоу должно продолжаться, в любой ситуации шоу должно продолжаться.
— Значит… Что тогда остается? — спросила я.
Кристина молчала.
— Ну, говори, — поторопила ее я. — Ты сама сказала, что у нас нет времени. Должна быть хоть какая-то возможность выиграть этот бой. Она есть, я знаю. Но почему… почему ты не хочешь мне о ней рассказать?
— Потому что она очень рискованная, — сообщила мой тренер.
— Говори, я хочу знать.
— Тебе не понравится, но это единственный наш шанс.
