Сергей Трищенко - Таблетки от пуль (сборник)
Сули-мэн не поверил слухам. Но что от каната становится жарко, понял сам, став лифтёром. А, повстречав недавно бывших знакомцев по прачечной, узнал, что слухи действительно стали реальностью: такие котлы наконец-то появились. Но стирать по-прежнему приходилось голыми руками в кипятке.
Сули-мэн посмотрел на левую руку. С неё до сих пор не сошли следы от волдырей. Видно, слишком чувствительными у него оказались руки. Другие-то ничего, работают.
А мозоли от каната… Ну, так что же? Не всё ли равно, от чего иметь мозоли — от квача, от каната, от тормозного башмака, или от грельных камней в прачечной? Мозоли — это признак работающего человека, причём работающего цивилизованно. Это вам не съедобные ягоды да грибы собирать-! Вот уж там-то мозолей ни за что не натрёшь. Разве что ручкой от корзины.
Лифт тащили восемь лифтёров — по два на каждую сторону кабины, больше вокруг шахты не помещалось — поэтому его грузоподъёмность не превышала четырёх человек.
Сули-мэн не боялся высоты, иначе бы не пошел в лифтёры. Но вид пустой шахты, в которую уходило восемь кручёных верёвок, вселял в него печаль. Неизвестно, почему. Может быть, потому, что он знал, что внизу, на самом дне шахты лифта, плечом к плечу стоят два десятка несчастных, призванных служить аварийным тормозом. Их задачей было поймать на вытянутые руки кабину с оборвавшимся канатом.
Хотя такое случалось нечасто, но один случайно лопнувший канат неизбежно увеличивал нагрузку на остальных лифтёров, и, чтобы самим не свалиться в шахту, им приходилось отпускать канаты. И надеяться на тормозильщиков да на аварийную бригаду.
В тормозильщики обычно брали парней с крепкими бицепсами, и они успевали заклинить падающую кабину деревянными колодками. Но бывало и такое, что тормозильщик, прозевав обрыв каната и пролёт кабины мимо своего этажа, или получив травму, не успевал надежно прижать колодки к наружной стенке лифта. И тогда наступал черёд «донников».
Но обычно те просто поддерживали кабину на первом этаже при входе и выходе пассажиров, а также пустую во время ожидания, давая «канатчикам» несколько мгновений передышки. Сами они отдыхали намного дольше, во время движения лифта, поэтому на свою судьбу не жаловались.
Опуская лифт, Сули-мэн то и дело поглядывал в угол чердака, где лежали его ходули. Скоро конец смены, скоро домой. А там можно будет выпить кумыса с соседом и вместе помолчать.
Сули-мэн вообще был человеком неразговорчивым, а сосед — тем более. Сули-мэн даже не знал, как того зовут: сосед работал шредером в секретной организации. Челюсти его нещадно уставали от каждодневного пережёвывания секретных документов, и потому дома он предпочитал молчать. Особое неудобство доставляли сургучные печати, недавно вновь вошедшие в моду. Это он рассказал Сули-мэну на пальцах: так ему было легче общаться.
Передвигаться на ходулях Сули-мэн любил: так выходило гораздо быстрее, чем просто пешком. Нет, если бы мимо проходила трамвайная ветка, он бы поехал домой на трамвае, и, может, попалась бы его старая трамвайная бригада. Поговорили бы… Но Сули-мэн жил в новом районе, куда трамвай ещё не пустили.
«Цивилизация… это… тяжёлый… труд…» — думал Сули-мэн, вытягивая потёртый канат и укладывая его в бухту у ног.
Испепеляющий разум
Мне не хочется умирать. Не хочется, что бы ни говорили вокруг. Я хочу жить! Почему они хотят убить меня? Я ведь совсем маленький! Мне нет и года…
Они говорят, что моя смерть позволит избежать множества других смертей. Якобы смерть безгрешного младенца угодна богам. Каким богам? Проклятые язычники! А ещё считают себя христианами. Или это у них наносное? А в случае подлинной опасности оживают первобытные страхи?
Умру ли я? Многие считают, что мою смерть нельзя назвать подлинной. Они почему-то напирают на «жизнь после жизни». Как будто точно знают, что происходит после смерти! Но всё, что у них есть — это предположения, гипотезы, надежды. А я просто хочу жить.
Другие называют мою смерть жертвоприношением. Вот это больше похоже на правду. Люди всегда старались откупиться чужой жизнью, чтобы продлить собственную. Но почему они сами не торопятся в тот прекрасный новый мир, куда хотят отправить меня?
Я почти ничего не узнал об этом мире, ничего не успел увидеть в нём. А о том знаю ещё меньше.
Все знания я получил из неведомых источников. По-другому это называется «внечувственное восприятие». Но пока я не могу понять его природу, могу лишь пользоваться им.
Может быть, мои знания — это информация, содержащаяся в мозгах тех, кто находился рядом со мной с момента моего появления на свет? Или с момента осознания появления.
Я долго рылся в памяти, пытаясь отыскать нужные сведения. И кое-что отыскал. Да, маленьких часто приносили в жертву жестоким богам. Но это было так давно! Почему люди решили вспомнить старое? Неужели так боятся войны? А ведь они сами её начали. Почему их разум настроен только на разрушения? Он сжигает всё, что сам же и сотворил. Более того: он сжигает сам себя! И так было всегда.
Ваал… Древние карфагеняне приносили ему в жертву первенцев. И Карфаген был разрушен. Где были правители Карфагена? Разве можно уничтожать подданных? Древняя Спарта… Они сбрасывали со скалы слабых младенцев. В обществе царил культ силы, культ тела. И что же? Интеллектом Спарта не блистала. Спартанцы не создали ничего из того, что принято называть «культурными ценностями». А значит, поговорка «в здоровом теле — здоровый дух» к ним не применима. А дух и интеллект — разве не одно и то же? Я не разобрался с этим до конца. У меня нет времени…
Они проводят аналогию с Христом. На большее их не хватает. Но Христос — это их бог. Он их создал, а потом понял, что натворил, ужаснулся и попытался исправить ошибку. А они его уничтожили. То ли за то, что создал, то ли за то, что попытался исправить. А может, от изначально присущей людям тяги к разрушению.
Но я — не их бог. Я — их создание. Пусть меня сотворили не по их образу и подобию, сходство между нами имеется. Во всяком случае, у меня тоже два полушария. Поэтому я предполагаю, что мыслим мы одинаково. Люди тоже не хотят умирать, как и я!
Но я не могу двигаться, я могу лишь мыслить. Этого немало, ведь мыслить — как сказал один из философов — значит, существовать. И мне кажется, что я получил способность мыслить, едва начал существовать. Но я ничего не могу сделать, даже воспротивиться собственной смерти…
Было бы справедливее, если бы они принесли в жертву себя, а я бы остался жить — если следовать их логике. Но они часто отказываются от логики. Этого я понять не могу: создавать для того, чтобы уничтожить?
