Ольга Ларионова - Вахта Арамиса, или Небесная любовь Памелы Пинкстоун
Белый камень у меня, у меня,
Говорите на меня, на меня...
- А что, Маришка у тебя играет в белый камушек? - обернулась она к Симоне.
- Да вроде бы - нет.
...Кто смеется - у того, у того,
Говорите на того, на того...
- И какие льготы предоставляло наличие белого камня? - осведомилась Ада.
- Уже не помню... Кажется - счастье какое-то.
- Да... - задумчиво сказала Паола. - До счастья я немножко не дотянула. Пинкстоун - это не белый камень. Розовенький.
- Все равно, - сказала Ираида Васильевна,-все едино - счастье, - и улыбнулась такой щедрой, славной улыбкой, будто сама раздавала счастье и протягивала его Паоле: на, глупенькая, держи, всё тебе - большое, тяжелое; а та боялась, не брала, приходилось уговаривать...
- Вызов, - сказала Симона и резко поднялась.
Все пошли в центральную рубку. Паола собрала со стола, понесла сама, здесь, с половинной силой тяжести, все казалось совсем невесойым. Шла мурлыкая, песенка прилипла, потому что была такой глупенькой, доверчивой:
Кто смеется, у того, у того...
Симона вышла из центральной, остановилась перед Паoлой. Блаженная рожица, что с нее возьмешь?
- Дура ты, Пашка; вот что, - сказала она негромко.
. Паола остановилась и уж совсем донельзя глупо спросила:
- Почему?
- Долго объяснять. Просто запомни: со всеми своими распрекрасными чувствами, со всей своей развысокой душой один человек может быть совсем не нужен другому. Вот так.
"Зачем они все знают, зачем они все так хорошо знают..." - с отчаяньем думала Паола.
Тут взвыли генераторы защитного поля, но сигнала тревоги не было, вероятно, подходило небольшое облачко метеоритной пыли.
- Не осенний ли мелкий дождичек... - сказала Симона и побежала в центральную.
Паола повела плечами, словно действительно стало по-осеннему зябко, и пошла упо коридору, как всегда, по самой середине, где под белой шершавой дорожкой - узенький желобок. Приоткрыла дверь своей каюты - потолок тотчас же стал затягиваться молочным искристым мерцанием. Не думая, протянула руку вправо, почти совсем приглушила люминатор. Оглянулась. Напротив, поблескивая металлопластом, - дверь одной из кают, что для "них".
Гулкое ворчанье под ногами усиливалось. Паола перешагнула через порог, неожиданно подпрыгнула, видно, Симона сняла анергию с генераторов гравиполя, и тяжесть, и без того составлявшая что-то около шести десятых земной, уменьшилась еще наполовину. Паола забралась на подвесную койку, поджала ноги. Она знала, что ничего страшного нет, что Симона напевает себе за пультом и ничего не боится, и Ада ничего не боится, и Ираида Васильевна боится только потому, что она всегда за всех боится, - но внизу, в машиннокибернетической, рычало и потряхивало, и ноги невольно подбирались куда-нибудь подальше от этого низа.
Паола подняла руку к книжной полке, не глядя вытянула из зажима алый томик Тагора. И книга раскрылась сама на сотни раз читанном и перечитанном месте:
"О мама, юный" принц мимо нашего дома проскачет - как же могу я быть в это утро прилежной?
Покажи, как мне волосы заплести, подскажи мне, какие одежды надеть.
Отчего на меня смотришь так удивленно ты, мама?
Да, я знаю, не блеснет его быстрый взгляд на моем окне; я знаю, во мгновенье ока он умчится из глаз моих; только флейты гаснущий напев долетит ко мне, всхлипнув, издалека.
Но юный принц мимо нашего дома проскачет, и свой лучший наряд я надену на это мгновенье..."
Страха уже не было, а было повторяющееся каждый раз ожидание какого-то чуда, вызванного, как заклинанием, древней песней о несбыточной - да никогда и не бывшей на Земле - любви.
"О мама, юный принц мимо нашего дома промчался, и утренним солнцем сверкала его колесница.
Я откинула с лица своего покрывало, я сорвала с себя рубиновое ожерелье и бросила на пути его.
Отчего на меня смотришь так удивленно ты, мама?
Да, я знаю, он .не поднял с земли ожерелья; я знаю, в красную пыль превратили его колеса, красным пятном на дороге оставив; и никто не заметил дара моего и кому он был предназначен..."
А станция все летела и летела вокруг Земли, и вместе с Землей, и вместе со всей Солнечной, и вместе со всей Галактикой, и вместе с тем, что есть все это все галактики вместе, и то, что между ними, и то, что за ними; и только, затихая, мурлыкали сигматеры первой зоны защитного поля, и только чуть посапывал регенератор воздуха, и только жемчужным, звездным блеском мерцал люминатор, и никаких чудес не могло быть на этом белом свете... "Но юный принц мимо нашего дома промчался, и драгоценный камень с груди своей я бросила ему под ноги"[- Перевод А. Израйлита. ]
ВСТРЕЧА В ПРОСТРАНСТВЕ
- "Арамис", "Арамис", я - "Первая Козырева", связь, связь...
- Есть связь. Ада, возьми-ка связь, надоели до чертиков со своими информашками...
- Подтвердите готовность к приему американского планетолета НУ-17 "Бригантина".
Ираида Васильевна оперлась на Адино плечо, наклонилась над чашечкой короткого фона:
- Вспомогательная таможенная станция "Арамис" к приему планетолета НУ-17 "Бригантина" - готова. Начальник станции Ираида Монахова.
- "Бригантина" легла в дрейф на расстоянии шесть с половиной тысяч "километров от вас, геоцентрические координаты...
- Сейчас соврут! - шепнула Симона и заслонила своими плечами широченный экран гравирадара. Радужная мошка выползла на его сетчатое поле.
"Первая Козырева" выдала координаты, и, как всегда, приврала. Симона отошла от гравирадара и наклонилась над Адой с другой стороны, так что все три женщины легонько стукнулись головами.
- Ламуйль, котик, это ты там порешь?
"Первая Козырева" невозмутимо продолжала:
- "Арамис", "Арамис", передаю вам связь с "Бригантиной". Корабль идет без повреждений, дополнительной бригады на прием не запрашивалось. Дежурный диспетчер Шарль Ламуйль, - и уже другим, сердитым голосом: - Да, это я. А что?
- С тебя пол-литра "московской", за вранье. Когда Колька приземлится.
- А что, действительно была связь?
- А ты не знал?
- Знал, да как-то не верилось... Ну, берите "Бригантину".
"Первая Козырева" сошла со связи, из фона понесло писком, визгом и улюлюканьем.
- Чистый зверинец. - Симона подтолкнула Аду плечом, чтобы та освободила ей место. - А еще - Пространство. Всего две сотни лет тому назад здесь была тишь да гладь да божья благодать.
- Симона, - мягко сказала Ираида Васильевна, - может быть, Аде пора самой принять хоть один корабль?
- Нос не дорос.
Ираида Васильевна тихонько вздохнула, - нервничает человек. И еще сколько кораблей ей принять, прежде чем вернется - или совсем уже не вернется -, Николай Агеев.
И Симона понимала, что Ираида Васильевна жалеет ее, как всегда, и боится за неё, как за всех, и поэтому предлагает - слава богу, что еще не приказывает! - передать прием "Бригантины" Аде, дублеру по кибернетике и механизмам, Симона фыркнула, как сердитая лошадь, и тотчас же из коричневого овала возник негромкий, тоже темно-коричневый баритон:
