Сергей Булыга - Красные сапоги (Черная сага - 4)
А, может быть, я ошибаюсь, ибо никогда не говорил об этом с Теодорой. И вообще, о государственных делах мы с нею бесед не водим. И мне даже кажется, что Теодору вполне устраивает то, что я архистратиг - был, есть и буду. И в то же время я...
После отъезда Полиевкта к варварам наше общее дело как-то само собою мало-помалу затихло, верный человек, являясь ко мне, был уже не столь возбужден и вел весьма туманные беседы, и ничего уже не обещал, да и я ни на чем не настаивал и ничего с него не спрашивал. Уже тогда я начал понимать, что все это мне порядком надоело, что если хочешь что-то сделать, то должен делать сам: явился к ним в казармы, повелел, вывел на плац, построил - и ударил; барра! А все эти расчеты да прикидки, переговоры, подкупы, угрозы - все это не мое, пусть этим занимается Синклит. А я чего хочу? Я хочу одного - настоящего дела! Если это дело заключается в том, чтоб взбунтовать столичный гарнизон, захватить автократора и отрубить ему голову - это по мне. Но если и плюнуть на все эти дрязги, а просто облачиться в латы, встать во главе легиона и двинуть его, куда повелят так и это ведь тоже неплохо! Хотя, конечно, лучше двигать легион туда, куда захочешь сам, а не туда, куда тебя направит Тонкорукий. А посему сегодня же явлюсь к ним и скажу, и выведу на плац, и...
Нет. Я ведь обещал, и всем о том известно, все ждут, когда вернется Полиевкт. Я обещал! И ведь никто не тянул меня за язык, да и что такое данное мною слово, когда на каждом шагу можно убедиться, что никто своему слову не следует, а если и следует, то это всеми признается величайшей глупостью, достойной только варвара, и потому вполне возможно, что и сам Полиевкт давно уже нарушил данное мне слово, перекинулся к Тонкорукому и скрылся у варваров только затем, чтобы моей же глупостью связать меня по рукам и ногам, а заговор, - и я в этом почти уверен! - давно уже распался, все меня предали, а верный человек - он никакой не верный, а лазутчик, и все, что от меня услышит, он незамедлительно передает Тонкорукому, и тот смеется надо мной, и Теодора вместе с ним смеется, когда они, муж и жена, лежат в одной постели - в той самой, которая еще не успела остыть от... Да! Вот так-то вот, Нечиппа! Нечиппа Бэрд! Нечиппа Бэрд Великолепный! Доколе ты будешь слепым? Прозрей! Иди в казармы, объяви - и выводи, ударь! И "барра!" прокричат они, "барра!". И ты их поведешь к Наидворцу, и подожжешь его! И он будет пылать! А вы - стоять и убивать всех тех, кто будет выпрыгивать из окон. Всех, без разбору, без пощады!
Я встал, взял меч, опоясался им, и кликнул Кракса, и велел, чтобы он распорядился насчет лодки. Потом я плыл через пролив и думал: решено! А после... После я не знаю! В порту сел в паланкин - и ничего не приказал. Но очутился, как всегда, у Теодоры. Она, завидевши меня, обеспокоенно спросила:
- Что с тобой?
- Не знаю, - сказал я. - Пустяк. Не обращай внимания.
И она промолчала. Но когда мы, раздевшись, возлегли на ложе и я положил своей меч возле самого изголовья - чтобы, в случае чего, до него можно было сразу дотянуться, - она опять спросила:
- Что с тобой?
А я сказал:
- Любовь моя! - и обнял, и поцеловал ее...
И очень скоро я забыл про меч, про заговор, про автократора - про все. Как вдруг...
Х-ха! Постучали в дверь! Теодора шепнула:
- Лежи! Я сейчас...
Но это же смешно! Да что же это я, как подлый трус, сперва замру, а после зайцем выпрыгну в окно? И побегу, держа в охапке плащ, сапоги, рубаху, меч... Барра! Меч! И я его схватил, встал и строго, по-военному спросил:
- Кто это там?
Мне не ответили. Тогда я снова лег...
И снова принялись стучать - негромко, но настойчиво. Я засмеялся и сказал:
- Я еще не готов. Немного погодите.
Стук прекратился, стало тихо. Тогда я встал, оделся, подошел к двери и резко распахнул ее...
Вставая и неспешно одеваясь, да и потом, идя к двери, я не смотрел на Теодору. Да и зачем было смотреть? Ведь если смотришь, значит, ждешь. А если ждешь, то и услышишь: "Убей его!" Или, что еще хуже: "Ты не посмеешь убивать его!" Но мне хотелось быть совершенно свободным от каких бы то ни было обязательств перед нею, и потому я, ни разу не оглянувшись на Теодору, подошел к двери, резко распахнул ее...
И увидел Мардония. И этот подлый раб тут же отвесил мне низкий поклон, а после сделал знак, чтобы я следовал за ним. Мардоний от природы нем, он был приставлен к Тонкорукому еще тогда, когда тот и сам еще не умел разговаривать, и вот с той поры они и понимают один другого без слов. Мардоний верен Тонкорукому как пес, Мардоний - это его тень, Мардоний никогда не улыбается, Мардоний так силен, что может не только согнуть, но и разорвать подкову надвое, и потому если Тонкорукому нужно от кого-нибудь избавиться...
Но тем не менее Мардоний сделал знак - и я пошел за ним. Мало того, я даже убрал меч в ножны, ибо Мардоний раб, а я архистратиг, и потому даже под страхом смерти я не оскверню свое оружие кровью раба. Но если я - не допусти того, Всевышний! - буду убит рабом Цемиссия, то весь позор тогда падет...
Х-ха! Глупости! Что суждено, того не миновать; люди только сражаются, но судьбу сражения решает Всевышний, и нет владения совершенно надежного, и то, что вверху, абсолютно подобно тому, что внизу, ибо низ - павший верх, а верх...
Тьма непроглядная! Вверх, вниз по лестнице, а лестницы узки, а в переходах - поворот и поворот и поворот...
И вот - пришли. Мардоний, отвесив нижайший поклон, широко распахнул передо мной золоченые двери - и я вошел к Цемиссию.
И снова он был не один. Абва Гликериус, тот самый подлый мошенник, о коем я уже упоминал, сидел в дальнем углу и якобы сосредоточенно, не поднимая глаз, перебирал четки. Цемиссий же стоял возле окна и смотрел на меня. На этот раз он был одет вполне прилично: и при мече, и в красных сапогах. Я поприветствовал его, он мне вполне доброжелательно ответил и указал, где сесть, и сел и сам... и только после этого сказал:
- Весьма нерадостное известие заставило меня искать с тобою встречи.
Я выжидающе молчал. Тогда Цемиссий пояснил:
- Думный советник, простратиг, старший постельничий... ну, одним словом, Полиевкт... убит.
- Когда? - довольно-таки громко спросил я.
- Сегодня ночью.
- Где?!
- В Ерлполе.
В Ерлполе! Х-ха! Да откуда это он может знать, что сегодня случилось в Ерлполе? Это наглая ложь! И я с гневом сказал:
- Весьма! Весьма печальные известия! Так, может, ты меня еще и вином угостишь? Чтоб и совсем, как в прошлый раз...
- Нечиппа! - сказал он. - Но это в самом деле так. Всего какой-то час тому назад достойный Полиевкт скончался. Он принял яд.
- Ого! - воскликнул я. - Какие у тебя подробности. Он сам тебе об этом рассказал?
- Нет, - печально ответил Цемиссий. - Не он. А вот он! - и кивнул на мошенника.
