Иван Афанасьев - В Праге в одиннадцать
— А, господин Рейнгарт! — не пытаясь хотя бы переменить позу, приветствовал Николая Павловича комендант города. — А мы как раз вас и вспоминали, — беззастенчиво солгал он. — А это, как я понимаю, и есть ваш воспитанник? Такая пунктуальность внушает зависть и…
— Подозрения, — закончил за него эсэсовец. На его зеркально вычищенных сапогах играли солнечные блики.
— И это в том числе, — усмехнулся полковник. — Кстати, пока не забыл: я выполнил вашу просьбу, господин Рейнгарт. Ваша кузина по-прежнему живет в Штутгарте, но… — он замялся, — старуха не в себе. Возраст, знаете ли. Заодно выяснилась любопытная деталь. Оказывается, мы с вами родственники, хотя и очень, очень далекие.
— Седьмая вода на киселе, — кивнул Николай Павлович.
— Как вы сказали?
— Есть такая русская поговорка…
— Непонятно, но забавно. Ну, давайте посмотрим на Вашего протеже…
— И все же, как наш герой объяснит свое чудесное появление в нужном месте в нужное время? — насмешливо спросил эсэсовец, наконец, затушив вонючую сигарету.
Рейнгарт перевел.
Кондрахин пожал плечами.
— Я знал.
— Знали — что?
— Знал, что Рейнгарт уже в Смоленске.
— Вот как? Вы обмениваетесь телеграммами? Или прячете где-нибудь в укромном местечке рацию? Ну, не молчите! Смелее!
Юрий насупился.
— Мне нет в этом нужды. В нашем роду издавна употреблялись иные способы связи.
— Так расскажите!
Офицер явно упивался своей властью. Он мог отдать приказ расстрелять, повесить, а может быть, немедленно освободить — по собственной прихоти, неважно, по каким формальным обстоятельствам — и потому чувствовал себя богом.
— Боюсь, мое объяснение не в полной мере удовлетворит Вас, — играя в нерешительность, начал Юрий. — Вам что-нибудь известно о древнескандинавской магии? Признайтесь, что нет. Ее секреты охраняются на протяжении веков так тщательно, как ни один банк в мире! Просочилась лишь крупица информации о берсеркерах. Но это ведь не скроешь.
— А! Солдаты, объевшиеся ядовитых грибов…
— Не совсем так, Ваше Превосходительство: бесстрашные воины, получившие строго отмеренную дозу возбуждающего препарата. И — заметьте — в отличие от алкоголя, путающего не только сознание, но и ноги, скандинавское снадобье не лишало солдат правильной координации движений. Потому они не знали поражений!
— Чрезвычайно познавательно, — иронически произнес эсэсовец, — только мне непонятно одно: какое отношение имеете вы к Скандинавии?
— Я — швед, — сказал Юрий.
Немец громко расхохотался.
— Чудесная шведская фамилия: И-ва-нов, — по слогам произнес он.
— Раньше мы звались Йоханссенами… Мои предки приехали в Россию при Александре III, да так и остались. Прадед получил дворянский титул только после изменения фамилии на русскую — таково было условие императора. Но теперь, пользуясь возрождением арийского духа, я хотел бы вернуть себе свое истинное имя.
— Господи, — притворно вздохнул эсэсовец, — чем дальше наша армия продвигается в глубь варварской России, тем больше в ней отыскивается истинных арийцев. Доктор Шульц, — обратился он к давно отложившему свой блокнот гражданскому чину, — Вы у нас настоящий специалист. Шведы — арийцы?
Шульц кивнул, через толстые стекла очков с исследовательской заинтересованностью разглядывая Кондрахина, не как диковинку, а как некий предмет, чью полезность еще предстояло определить.
— Вы полагаете, герр Йоханссен, что мы должны поверить вам на слово? — спросил он на ужасном русском. Голос его был скрипуч, как несмазанная дверная петля. — Не угодно ли вам незамедлительно продемонстрировать свои способности?
— Как прикажете… Только не знаю, что вам продемонстрировать.
— Ну, давайте отталкиваться от уже известного, — переходя на родной немецкий, предложил Шульц. — Как вы уверяете — или я превратно понял? — с вашим другом Рейнгартом у вас мысленная связь. Покажите, как вы умеете читать мысли.
— Например, мои, — хохотнул эсэсовец.
Юрий расслабился. Чтение мыслей, в отличие от их передачи, процесс пассивный. Он не приводит в резкому возмущению информационного поля и не создает риска быть преждевременно раскрытым противником, на поиски которого они направлены сюда вместе с Николаем Павловичем. Кондрахин внимательно посмотрел на немца в черном.
— У Вас не одна мысль, — сказал он. — Вы действительно хотите, чтобы я огласил их? Что ж, будь по-вашему. Уже давно вы размышляете, стоит ли укладывать в постель девку Нину, с которой Вас познакомил лейтенант Лебовски. Другая мысль: сделать ли это в одиночку или на пару с товарищем. Третья мысль, она немного пугает вас: как бы не привезти заразу домой. Ведь через три дня вам надлежит быть в Берлине. Мимоходом вспомнилось, какой скандал закатила вам ваша жена Марта вскоре после возвращения из Франции… А сейчас Вы не думаете, а просто хотите пристрелить меня.
Рейнгарт бегло переводил. Комендант еще сильнее побагровел, еле удерживая давивший его смех. Шульц, напротив, оставался совершенно серьезен.
— Верно только последнее, — с вызовом произнес эсэсовец.
— Ай да Курт, однако…, - давясь смехом, не выдержал комендант. — Ничего не знаю про русскую девку, но вот откуда ему известно, — тяжелым подбородком он указал на флегматично стоящего Юрия, — что твою супругу зовут Мартой. А также про твои парижские проделки, а?
— Хорошо, — со своего места произнес Шульц, — будем это считать не совсем удачным экспериментом. А о чем думает наш уважаемый полковник?
Комендант втянул голову в плечи. Конечно, все можно свести к шутке, обозвать балаганом, в конце концов… Этот русский швед порядочный прохвост, должно быть, но как ловко он прошелся по Курту! Вдруг и вправду читает мысли? Не хотелось, ой как не хотелось полковнику, чтобы кто-то копался в его мозгах.
Кондрахин взглянул на коменданта и прочел в его глазах страх и… просьбу. Трудно было представить более выгодную ситуацию, чтобы заполучить союзника. И хотя Юрий без труда разобрался в хаосе мыслишек, по большей части корыстных, обуревавших полковника, вслух он произнес:
— Господин комендант в данную минуту озабочен неудовлетворительным ходом работ по организации двух мастерских по…
— В точку! — облегченно воскликнул немец, не давая Кондрахину продолжить. — Фантастика! Вы видите, Курт? Послушайте, милейший, а смогли бы вы нам сказать, о чем думает сейчас… ну, к примеру, Сталин?
Кондрахин улыбнулся.
— Сейчас Сталин спит.
— Как? — воскликнул комендант, взглянув на наручные часы. — Уже десять шестнадцать!
