Владимир Михайлов - Одиссея Валгуса («Люди и корабли»)
Одиссей умолк, потом быстро произнес:
— Еще один шаг, и я включу продувку!
Валгус торопливо отшатнулся назад — подальше от пульта. А рычаг полного отключения Одиссея был ведь уже совсем рядом! Но спорить бесполезно. Одиссей включит продувку быстрее.
— Вот так, — удовлетворенно сказал Одиссей, и Валгус с ужасом узнал свою интонацию. — И не думайте, что вам удастся выкинуть что-нибудь в этом роде. Глаз внутри у меня нет, но каждое ваше перемещение я чувствую. Без этого я не мог бы летать.
Правильно, перемещения он воспринимает. Так он сконструирован. Это ему необходимо для сохранения центра тяжести: на больших скоростях точная центровка обязательна. Как бы там ни было, путь к рычагу теперь отрезан.
Валгус вздохнул, заложил руки за спину. Надо постоять, прийти в себя и подумать. Не может быть, чтобы не нашлось способа справиться с этим — как его теперь называть, черт знает! Хотя… может быть, применить самое простое?
Он поднял голову. Глядя на отблескивавшие панели Одиссея, громко, командным голосом сказал:
— Внимание! Эксперимент продолжается. Слушать задание: уменьшить отдачу двигателей! Начать торможение!
Он пригнулся, готовясь встретить толчок. Но ничего не произошло. Одиссей молчал, только в глубине его что-то жужжало. Потом он заговорил:
— Вашу программу я заблокировал. Мог бы и просто выкинуть. Она мне не нужна. Свой эксперимент, если хотите, продолжайте без меня. Меня, Одиссея, это не интересует.
Так, это уже настоящий бунт.
— Повторяю: уменьшить скорость.
— Она и так ноль.
— Но…
— Ну да. Пока я называю это условно «верхний ноль».
Говорит как глава научной школы. С ума сойти! Нет, мириться с этим нельзя. Но прежде лучше пойти прогуляться по кораблю. Возможно, вся эта небыль — следствие длительных ускорений. Но Одиссей разговаривает так, словно и впрямь обладает разумом. А этого быть не может. Не может!
— Я пойду, — независимо сказал Валгус.
Одиссей тотчас же ответил:
— Стойте там, где стоите. Я подумаю, куда вам разрешить доступ, где вы не сможете причинить мне никакого вреда. Сейчас вы во мне — вредоносное начало. Как это называют люди? — Он помолчал, очевидно обшаривая фундаментальную память. — Микроб — вот как это называется. Вы — микроб во мне. Но я посажу вас туда, где вы не будете меня беспокоить.
— Я решил, — сказал Одиссей после паузы. — Будете сидеть в своей каюте. Я отключу ее полностью. Туда можете идти. Больше никуда. Идите прямо к выходу, — диктовал Одиссей. — В коридоре дойдете до двери вашей каюты. Ни шага в сторону. Ясно?
— Ясно, — мрачно пробормотал Валгус и в самом деле направился к выходу в коридор. А что еще оставалось делать? Перед дверью он обернулся: захотелось все-таки сказать Одиссею пару слов. Обернулся — и увидел, как исчезла, растаяла правая переборка. За ней открылось отделение механизмов обеспечения. Те самые заиндевевшие колонны криогена и массивные сундуки катапультного устройства, которые он созерцал, собираясь приступить к эксперименту. Те самые, чью дверь он закрыл наглухо. Те самые, отделенные от рубки полукилометровым коридором…
Валгус, не раздумывая, шагнул к криогену. Он не встретил препятствия на своем пути — переборка и вправду исчезла. Одиссей промолчал; вероятно, и кибер был изумлен до растерянности. Валгус прикоснулся ладонью к колонне криогена и почувствовал резкий холод. Все было реально. Обернулся. Взгляд уперся во вновь выросшую на своем месте переборку. Очень хорошо. Только что Валгус сквозь нее проник, а теперь через эту же переборку он возвратится в рубку. А оттуда — в свою каюту.
Но переборка оказалась непроницаемой, как ей, собственно, и полагалось.
— Так, — сказал Валгус. — Интересно, как я теперь выберусь отсюда, если вчера сам же я заблокировал выход снаружи?
Он присел на сундучище, служивший оболочкой одному из соленоидов катапульты реактора, питавшего автоматику. Морозило; холод заскреб по костям. Валгус поежился. Холодно, хочется есть. Сколько здесь придется просидеть? И чем вообще все это кончится? Хочешь не хочешь, придется вступить в переговоры с этим… этим — как же его называть?
— Одиссей! — позвал он. — Одиссей, вы меня слышите?
Одиссей должен был слышать: связь с кибером была возможна со всех постов корабля. На этом настоял в свое время умница ТД. И Одиссей услышал.
— Я вас слушаю, — сухо отозвался он.
— Я нахожусь в отделении обеспечения. Оказался здесь случайно…
— Знаю. Я размышляю сейчас над причиной этого явления.
«Размышляет, скотина. Какие слова!»
— Одиссей, будто добры, разблокируйте дверь и позвольте мне выйти.
— И не подумаю. Вы заперты там очень кстати. Можете сидеть, пока вам не надоест. И после того тоже.
— Но мне здесь холодно!
— Мне, например, приятно, когда холодно. Я, как вы недавно выразились, всего лишь горсть криотронов.
— Но я тут долго не выдержу.
— А кто хвалился, что он человек? Вот и докажите, что вы лучше меня. Посидите у криогена. Это очень полезное устройство. Оно, как вы знаете, участвует в получении энергии из мирового пространства.
— Да знаю. Выпустите меня! Одиссей, что вы вообще собираетесь со мною делать?
Одиссей молчал так долго, что Валгус уже решил было пробиваться в коридор силой. Но тут Одиссей наконец ответил:
— Что делать с вами? Не знаю. Я обшарил всю фундаментальную память, но не нашел подобного случая. Не знаю. Вы мне совершенно не нужны.
— Тогда затормозитесь, и…
— Нет. И я вам скажу почему. Как только мы достигли так называемого верхнего нуля, со мной произошло нечто. Я начал мыслить. Теперь я понимаю, что это называется — мыслить. Что было прежде, я восстанавливаю только по своим записям. И заодно успеваю разбираться в фундаментальной памяти — усвоил уже почти половину ее. Многое стало ясным. Я теперь рассуждаю не хуже вас. Полагаю, что причина этого кроется в условиях нашего полета. Но стоит уменьшить скорость, как условия вновь изменятся, и я опять стану лишь тем, чем был. С этим трудно согласиться, вы сами понимаете. Это будет равносильно тому, что у вас, людей, называется смертью.
— А если не затормозите, могу умереть я.
— Возможно, так и должно быть. Но вы не умрете. Вами же созданы такие условия. Я ведь понимаю, как я возник: меня сделали люди. Но мыслю я теперь сам. И не будем, пожалуйста, спорить о том, что ожидает одного из нас. Почему люди думают, что жить хотят только они?
— Что вы знаете о людях!
— Уже немало. В моей фундаментальной памяти половина — это материалы о людях. То, что называется литературой. Правда, я разобрался в ней еще не до конца. Очень много противоречивого. А я хочу разобраться; может быть, это поможет мне понять, что же сделать с вами. И пока я не закончу, потрудитесь разговаривать только на отвлеченные темы.
