Наталия Никитайская - Правильная жизнь, или Жизнь по всем правилам
До чего же все-таки бестактен Алексей Палыч.
Я прикрыла глаз ладонью. Но экстрасенс и не посмотрел в мою сторону. Он стоял сосредоточенный, почти впавший в транс. Потом забормотал:
- Да, да, да... Дурочка, и не понимает до конца... Ведь кругом опутана... Кругом!.. И сила-то какая!.. Зло всепроницаемо. На что только не способна злая и целенаправленная воля... Правда, все в рамках системы...
Он бормотал, а мне стало жутко.
Сумасшедший? Или правда - экстра?
- Сила...- бормотал он.- Ох, какая же сила... Я против нее - ничто... Пустое место,- тут он повернулся к Алексею Палычу и совершенно буднично добавил: - Ты прав, это по моей части. Скверная история, мой друг. Интеллигент против самого Дьявола Хамства. У меня нет никаких шансов. Могу только ослабить.. Впрочем... Есть там одно обнадеживающее обстоятельство: чем-то она сумела его напугать... - Он повернулся ко мне: - Давно он вас проклял?
- Кто?
- Вам лучше знать.
- В пятницу вечером,- ответила я.- Только что значит "проклял"?
- Правильно,- вмешался Алексей Палыч, перебивая меня,- именно в пятницу. Потому что уже в субботу утром она усвистала на поле.
Я вспомнила поле. Как давно это было - целая жизнь прошла. И как, оказывается, недавно. При воспоминании о поле мне стало хорошо. Какое-то тепло разлилось во мне...
- Она еще и счастлива! - воскликнул с отчаянием экстрасенс.- Да вы понимаете, куда идете?! Какой ужасный путь открылся перед вами?!
- Не знаю. Поле - это было прекрасно. Так уже никогда не будет...
- Будет, очень даже будет. У вас теперь только так и будет. И в глазах людей вы навсегда станете идиоткой...
- Глаза людей?..- я вспомнила Ленку, Лидию Мартыновну, директора.Глаза людей - абстракция... В ваших глазах я идиоткой никогда не буду...
Экстрасенс только вздохнул.
Он сидел передо мной на стуле - единственный в мире человек, который и понимал меня, и сочувствовал мне, и хотел помочь, и знал, может быть, чем мне помочь можно. Мне следовало бы лишь благодарить его за это. Но вместо слов благодарности я сказала:
- А вообще-то вы хоть догадываетесь, что вы шарлатан?
Алексей Палыч вскрикнул:
- Замолчи!
Экстрасенс остановил его движением руки:
- Пусть выговорится. Она иначе не может, неужели тебе не ясно. Да к тому же не она первая называет меня шарлатаном - тебе ли не знать...
Черт подери!.. Да что же это я! Он ведь похож на меня. Ему же тоже не верят, над ним смеются, его боятся и его не понимают. И я - я! - смею накидываться на него. Я все это понимала, но остановиться не могла - меня несло.
- Да, да! И не стройте из себя этаких существ высшего порядка! И вы, и свекор мой просто ненормальные. И на самом деле понимаете в этой жизни не больше моего... Только больше моего напичканы суевериями и фантазерством. И жуликами вас не назовешь только потому, что вы в своем шарлатанстве бескорыстны...
- Пойдем отсюда! - решительно сказал Алексей Палыч, обращаясь к другу.- Я не желаю больше это слушать.
- Мы, конечно, пойдем. Но девочку мне искренне жаль: дело гораздо хуже, чем я думал...
Они ушли. Я была очень недовольна собой.
Среди ночи, надсаживаясь, я с грохотом передвинула кровать в тот угол, который указал экстрасенс.
Долго маялась без сна.
Конечно, приятнее знать, что ты просто-напросто проклята, а не сошла с ума. Но с другой стороны - лучше сойти с ума и подчиняться злым силам твоего собственного духа, чем быть в своем уме и плясать под дудку какого-то хама. Я хотела бунтовать сама по себе.
Часть седьмая. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
Две недели прошли в сплошном мраке бойкотов, скандалов,скандальчиков и сцен с истериками, вроде той, что закатила мне Манечка Кукина, когда я заметила ей, что взять и унести домой блокнот и ручку для использования в личных целях - все равно что с мясокомбината упереть кусок мяса и палку колбасы: и в том и в другом случае это воровство.
Не хватало рабочего дня. Некогда было перекусить.
Я составляла жалобы и объяснительные. Перепечатывала их дома под копирку и рассылала по нужным адресам. Я приводила в порядок свою статью для общей монографии сектора. Подгоняла все "хвосты", которые оставались за мной в общем секторальном исследовании. О диссертации и не вспоминала: решила не защищаться. Это мое решение шеф воспринял как плевок в душу и был со мной холоден. И все же, когда я подала ему заявление об уходе из института, он очень разволновался, побежал к директору, обозвал меня дурой несусветной, но заявление спустя неделю подписал.
Сегодня в отделе кадров я получила документы.
Белокурая заведующая, которая до сих пор не могла прийти в себя после моей "проверки дисциплины", оформила все быстро и тщательно: боялась, наверное, что я передумаю.
Провожал меня один Николаша. Для начала он ознакомил меня с новыми списками премируемых (там теперь были и лаборанты, и старшие лаборанты, но не было меня), а потом сказал:
- Знаешь, я был не прав.
- Когда?
- Ну, когда утверждал, что вы с Лидией Мартыновной очень похожи.
- Правда? - обрадовалась я.
- Да,- сказал Николаша,- ты намного несчастнее и, прости, нелепее...
Без сожаления я покидала институт. Единственное, что меня огорчало, так это нескрываемая радость большинства сотрудников по поводу моего ухода.
Сложнее обстояло с Павлом. Мы оформляли развод, и при этом страшные баталии развернулись из-за Вовика. Мне не хотели отдавать ребенка! Мне!
В основном свекровь не хотела. Она быстренько прикатила с юга, едва прослышав о домашних делах, и попыталась все уладить. При этом она поделилась со мной секретами собственной личной жизни с Алексеем Палычем. Оказывается, свекор тоже изменял, и если бы она, свекровь моя, обращала внимание на измены и каждый раз подавала бы на развод, то семьи давнымдавно не было бы. Слово "пациентка" она, свекровь моя, ненавидит с тех самых пор...
- Я, наверное, и впрямь неумна,- ответила я ей, - но меня всегда согревала надежда жить с любимым человеком долго и счастливо и умереть в один день... Я бы даже согласилась на судьбу своих родителей, которые жили не очень счастливо, не слишком-то долго, а умерли, пережив .друг друга всего лишь на два часа... Мне жаль и вас, и Алексея Палыча - настоящей любви, выходит, не было. Наверное, и Павел поэтому вырос таким, каким вырос. И вы еще хотите оставить у себя Вовика. Да я скорее умру, чем допущу такое!
Свекровь ужасно обиделась и пошла на меня войной.
Павел присоединился к ней. За очень короткий срок он из любящего мужа превратился в чужого человека, и не просто в чужого, а во врага. И это было втройне обидно, потому что во мне все-таки еще теплилась прежняя привязанность. Иногда мне казалось, что он мог бы вернуть меня, если бы повел себя как-то иначе.
