Александр Плонский - Будни и мечты профессора Плотникова (сборник)
У Плотникова сохранилась выгоревшая фотография: Толя и он, оба в гимнастерках, один с погонами, другой без. Сидят в обнимку. На Толе фуражка с летной кокардой, на Алеше шлемофон. И еще такая деталь: в руке у Алеши Толин пистолет ТТ.
Снимок сделан отцовским ФЭДом. Плотников помнил, как проявлял пленку, печатал снимки…
Дней пять он не появлялся на аэродроме — хворал. И чувствовал себя неловко, потому что была его очередь лететь за бензином.
Бензин добывали правдами и неправдами — в основном клянчили на военных аэродромах. Алеша вначале не переносил запах авиационного бензина — сладковатый, въедливый, тошнотворный. Затем привык и даже стирал в ведре с бензином доставшиеся невесть от кого синие бостоновые галифе. А запах бензинового выхлопа с самого начала казался ему волнующе привлекательным. Автомобильный выхлоп совсем другой, резкий, удушающий.
В фюзеляже ПО-2 имелся грузовой отсек. В него как раз помещалась бочка. Управлялись с ней вдвоем — летчик и подсобная сила, роль которой в тот раз должен был играть Плотников, если бы не заболел…
Поправившись, Алеша поехал на аэродром. Первым делом спросил:
— Толя не появлялся? Я ему снимки привез.
А в ответ услышал:
— Так ты ничего не знаешь? Похоронили Толю и Валю Цветкова…
Алеше было тогда девятнадцать лет, Толе исполнился двадцать один.
«Толя умер… Умер? Невозможно! Как же так, ведь неделю назад мы с ним бродили по Москве, разговаривали… Он признался, что у него еще не было девушки. Значит, теперь уже и не будет? И вообще ничего не будет… А ведь лететь с Цветковым полагалось мне!»
Мистика, да и только: судьба старательно оберегала в те годы Алешу Плотникова. Дважды он допускал непростительную ошибку, не по трусости, а перестаравшись: слишком рано дергал вытяжное кольцо. Первый раз произошло ужасное: вытяжной парашютик зацепился за стабилизатор самолета, и Алеша повис, причем у него не было с собой ножа, чтобы обрезать стропы и спуститься на запасном куполе. К счастью, он не успел еще осознать, что произошло, как стропа парашютика перетерлась, и Плотников полетел вниз.
Во второй раз вытяжной парашютик «выстрелил» в лицо летчику. Тот, не растерявшись, схватил его, не дав запутаться. С тех пор Алеша раскрывал парашют, лишь убедившись, что самолет остался далеко вверху.
Однажды несколько строп прошли поверх купола. Получился так называемый перехлест — явление довольно редкое и опасное: купол съежился, площадь его уменьшилась, скорость спуска резко возросла. Действуя по инструкции, Алексей попытался раскрыть запасной парашют. Купол полагалось, придерживая руками, бросить, вернее, вывалить по ветру. Алеша же, не сумев сориентироваться, направил против ветра, и его обмотало шелком, как куколку. Он отчаянно старался распутаться — до самой земли. Затем оглушающий удар и…
На счастье, внизу был глубокий снег.
Среди встречавших его на земле была Римма Литова — студентка, инструктор по лыжам, начинающая парашютистка. Алеша помогал ей, точнее, делал за нее чертежи, и как-то раз вечером, когда они остались вдвоем, Римма, смущаясь, прошептала непонятные слова:
— Сетуле менуа…
Потом она призналась, что по-фински это означает: «Поцелуй меня». Плотников так никогда и не удосужился проверить правильность перевода…
А тогда на аэродроме Римма подбежала к нему первой, помогла освободиться от парашюта. По ее словам, Алеша был бледен как мел и нес какую-то бессмыслицу.
И еще один раз был Алексей Плотников на волосок от гибели. В канун Победы Москву посетила болгарская делегация. Ее привезли на аэродром. Из парашютистов в этот момент оказался один Алеша. На него быстренько надели парашют и дали задание: продемонстрировать затяжной прыжок с полутора тысяч метров.
В те годы парашютистов не учили управлять своим телом в свободном падении. Инструкция запрещала убирать руку с вытяжного кольца.
Алеша должен был раскрыть парашют через десять секунд после отделения от самолета. Но на четвертой секунде он попал в плоский штопор: голова начала быстро вращаться по малому кругу, а ноги по большому. Полагалось немедленно выдернуть вытяжное кольцо, но это означало бы, что задание не выполнено. И Алексей, стиснув зубы, отсчитывал секунды.
Купол не заполнился воздухом, как обычно, а вытянулся колбасой. Стропы были скручены. Тело Алеши вращалось вокруг оси, и он догадался ускорить раскручивание. Парашют раскрылся, но до самой земли вертело Алешу то в одну, то в другую сторону.
…В тот злосчастный день отправиться за бензином решили на двух машинах. Вместо Алеши напросился случайно заехавший на аэродром Толя Алексеев, его посадил к себе Цветков.
Возможно, если бы летел Плотников, все бы обошлось благополучно. Но в самолете летчика-штурмовика оказался штурман с транспортного «Дугласа», который понятия не имеет о настоящем полете!
На машине Кривого стоял новый мотор, к тому же форсированный. У Цветкова — старый и слабенький. Лететь парой было тяжело. Договорились встретиться на подлете к цели. И вот Кривой отмеривает круг за кругом, а Цветкова нет и нет. Радио на самолетах отсутствовало. Оставалось лететь обратно.
Берег Москвы-реки. Толпа. Перевернутый самолет… Нужно быть Кривым, чтобы приземлиться там, где приземлился он.
Цветков погиб сразу, Алексеев еще жил. Он успел сказать:
— Летели бреющим. Подвел мотор. Впереди крутой берег. Перевалили. А там линия электропередачи…
Сколько еще потерь будет в жизни Плотникова! Но та, первая, оказалась для него жестоким откровением. Здесь же, на аэродроме, уйдя подальше в поле, он сочинил стихотворение:
Перевернутый самолет
С искалеченным фюзеляжем…
Поглядишь, и тоска возьмет,
Смертный камень на сердце ляжет.
Не подняться ему вовек
В синеву, как не раз бывало.
На кресте распят человек —
Пригвожден обломком штурвала,
Он с крыла, спеша, не шагнет,
Не затянется самокруткой…
Разомкни же каменный рот,
Отзовись на подначку шуткой!
Пропоет в листве соловей
О стремглав промелькнувшей жизни,
И друзья всплакнут на твоей
По-военному скудной тризне.
А скорее не будет слез,
Много ль проку в соленой влаге?
Летчик небу жертву принес.
Был он верен своей отваге!
Лежа на пожухлой траве аэродрома, плакал Алеша Плотников.
