Борис Лапин - Ыргл
- Понял. А этот коридор?
- Он ведет в кумирню.
- В кумирню?
- Это значит - святилище или музеум, или даже склад добрых духов пещер, оставленных нам предками, но неизвестных современным буранам. - Они прошли несколько далей все расширяющимся коридором и замерли у входа в обширный зал, освещаемый волнами мерцающих фиолетовых всполохов. - Здесь собрано все, что создало в прошлом Великое Знание. Эти добрые духи пещер будут жить вечно - их питает энергия распадающихся в прах мельчайших пылинок вещества. Смотри - вот шары для прослушивания звезд. Еще мой отец запускал такие шарики. Это палки, чтобы сверлить гранит острым лучом. Помню, и я в молодости работал на расширении пещер, доброе было времечко...
- А как включается такая палка, отец? Нгор едва заметно смутился.
- Это было слишком давно. А вот - голубые окна для обозрения других материков. В детстве мы не раз смотрели, как живут бураны в чужих горах. Прелюбопытное зрелище, Ыргл, не оторвешься! Но как включать окна, я тоже не помню. Многое забылось за ненадобностью, сын мой. Да и семь раз по десять десятков зим - время немалое...
Вдоль стен громоздились какие-то сложные, причудливые, самой разнообразной формы и величины предметы с погасшими глазками, застывшими стрелками, недвижными колесиками - и мертвенные фиолетовые блики играли на их пыльных гранях и панелях. Воплощение угасшей мудрости буранов. Захоронение знаний...
- А это, отец? Что это? - Ыргл прикоснулся ногой к солидному черному ящику, в гордом одиночестве возвышающемуся посреди пещеры.
- Пожалуйста, повежливее! - испугался Нгор. - Это Черный Ящик, вождь и повелитель всех духов пещер.
- Черный Ящик? Забавно! А что он умеет делать?
- Ничего не умеет. Зато он все знает и все помнит. Он может ответить на любой вопрос. Вся история буранов - в нем.
- Так спросим же его!
- Увы, бураны давно уже забыли, как к нему обращаться. Я пробовал в молодости, так и этак пытался, - он молчит. Наша беда, что мы слишком многое, и притом самое важное, доверили его памяти, а как с ним разговаривать, - забыли. Я и сам запамятовал многое из того, что обязан был хранить в голове для потомков.
- Отец! Мы больше не увидимся. Передай же мне хотя бы то, что еще помнишь. Кто мы? Наследники Великого Острова, поглощенного океаном? Или потомки прилетевших со звезд?
- Не помню, - понурился Нгор. - И даже не помню, знал ли.
- Тогда ответь мне: кого мы ждем? Для кого бережем все эти сокровища, для кого храним древнюю Мудрость планеты?
- Я и этого не помню, сын мой. Знаю только: да, мы кого-то ждем, кто-то должен явиться и спросить...
- А они, вожди племени?
- Нгор пренебрежительно махнул рукой.
- Они и подавно ничего не помнят. Я среди них самый молодой. Так что, боюсь, ответить на твои вопросы может лишь Черный Ящик, а он нем, как скала. Кстати, у тебя будет время - попробуй поговорить с ним. Помнится, умеющий управлять Черным Ящиком способен овладеть миром.
- Заманчивая перспектива - овладеть миром в этом склепе! Так что же ты помнишь, отец?
- Помню, что мне пора. Проводи меня к выходу. Когда в глаза ударил солнечный свет из колодца, Ыргл сказал:
- Я благодарен тебе, отец, за все, что ты сделал для меня. Но... я хочу знать: что будет с Форой?
- Она будет счастлива. Все, прощай же, сын мой! Меня ждут вожди.
Нгор уже взялся руками за лестницу и поставил ногу на первую ступеньку, однако Ыргл решительным жестом остановил его.
- Отец, где Фора?
- Обернись, - сказал Нгор.
Она стояла рядом и застенчиво улыбалась, женщина се смеющимися губами и печалью в широко распахнутых глазах. Скованная ладом душа Ыргла мгновенно потеплела.
- Ты здесь, моя орлица? Так ты сама решила остаться со мною в этом склепе?
Она молча склонила голову ему на плечо.
Веревочная лестница поползла вверх. Светлое око, глядевшее на них с неба, закрылось.
8
Лихо насвистывая "Шербурские зонтики", Костя возвращался из маршрута. В предчувствии близкого обеда он уже высматривал внизу, среди камней, свою палатку - и гут обнаружил: бревно, перекинутое через речушку, исчезло. Это не испугало его - он знал неподалеку надежный брод, - скорее озадачило. Кто, кроме Пал Палыча, мог скинуть бревно? И зачем бы это понадобилось Пал Палычу?
Но еще больше озадачило его, когда чуть ниже бывшего мостика он обнаружил развалившегося на прибрежных камушках доктора исторических наук Павла Павловича Кондрашина. Старший коллега Кости преспокойно похрапывал на солнцепеке, и одна его нога болталась в воде.
Костя склонился над шефом и потряс его за плечо I
- Эй, профессор! Какого дьявола... Пал Палыч, кряхтя, сел и уставился на Костю бессмысленными мутными глазами.
- Что... тут... происходит? - прохрипел он. В нос шибанул уже подзабытый дух лихих студенческих застолий.
- Ах, вон оно что! Коньячок! Вы изволили употребить "НЗ"...
- Я сорвался с бревна, - с трудом выговорил шеф. - И, видно, угодил на камни. Плечо... ох!.. болит. Он попытался встать. Это удалось не сразу.
- Помоги... шкуру снять.
Они осторожно, общими усилиями, стащили с пострадавшего меховую куртку, рубаху, майку. На плече и на спине профессора красовался обширный кровоподтек. Рана на плече прежде была, пожалуй, открытая, но уже успела затянуться и подсохнуть.
- Н-да, - усмехнулся Костя, - Ну вы и даете, профессор? Этому ушибу по крайней мере три дня. Если бы я не знал, что у нас в заначке всего одна бутылочка, решил бы, что вы тут постоянно прикладываетесь, пока я рыскаю но горам в поисках этого чертова гоминоида...
- Прекратите ваши неуместные шуточки! - взорвался Пал Палыч. - И помогите добраться до палатки. Меня... ноги не держат. Вот уж угораздило! Как еще не утонул...
К вечеру профессор почувствовал себя лучше. Проспавшись, он подкрепился супчиком из козлятины и закурил трубочку.
- Ты большой фантазер, Костя. Только фантазеру могло прийти в голову, что от человека, сорвавшегося с бревна, разит коньяком. И только фантазер мог высказать гипотезу, что данного человека, по сути, подвижника науки, подпоили йети. Но я ценю вышеуказанное качество в молодом ученом и с удовольствием вознагражу тебя. Пусть это будет утешением за относительный неуспех нашей микроэкспедиции. Когда я лежал там, на берегу... мне приснился сон. Довольно явственный. Можешь смеяться сколько угодно, но я не сочиняю. Будто я нахожусь в пещере с высокими правильными сводами и слабым рассеянным светом. И вдруг надо мною склоняется... да, да, он самый - снежный человек! Шкура черная, голова заостренная, однако лицо и глаза нормальные, человечьи. И вливает мне в рот... ну чего ты ухмыляешься?.. что-то жгучее и горькое. А потом преспокойно сдирает с себя шкуру и становится под душ, под голубоватые струйки. Я его прекрасно запомнил, Костя: этакий былинный добрый молодец, олимпийский чемпион по баскетболу под два с половиной метра. Забавно?
