Юрий Леднев - Оборотень
О, как ненавистна Карлу Брюдеру несправедливость! «Ну совершил человек, допустим, один отважный поступок, сыграл в кино удачно роль, спел на конкурсе одну хорошую песенку, написал книгу, и — на тебе! — слава ему, почет на всю жизнь. А ведь в жизни есть более талантливые и способные люди, только они не имеют возможности проявиться. Носят они в себе свой талант, и никому нет до них дела. А общество от этого теряет. Зароют талант на кладбище, так и не узнав, чего он стоил… Даже любят люди друг друга странно и дико. А все оттого, что не хотят понять друг друга. Живут в разобщенности мышления… Еще Эзоп сказал, что «словами» человек пользуется, чтобы скрыть за ними свою мысль». Ах, если б люди обменивались мыслями, а не словами! У нас не было бы тогда дутых авторитетов!»
И еще думал Карл о том, что человечество стоит на краю гибели и что погубят его, конечно же, генералы, которых он ненавидит с детства. «Почему так слепы люди? Разве они не видят, что военно-промышленный комплекс — вот могильщик всего живого на планете. Так не пора ли закопать самого могильщика!? Конечно, пора! Но что получается на деле? Стоит тебе поднять голос против этих губителей жизни, как тебе же подобные хватают тебя и бросают в камеру. Так погиб Ганс Брюдер… А в чем он был виноват? Разве это вина — вступиться за честь жены? Но там был генерал! Или кого защищает этот Дорнье, полуфранцуз-полунемец? Он думает, что спасает отечество? Или порядок? Или закон? Дудки! Он подыгрывает военно-промышленному комплексу. И тем самым помогает человечеству идти к петле, к смраду ядерного взрыва, к пеплу, который покроет все на свете, если оставить все так, как это происходит на Земле теперь…»
Карл даже застонал от собственного бессилия. Что он может доказать завтра этому тупому полицаю, который вновь позовет его на допрос. «Разве поймет этот начальник «медных касок» хоть что-нибудь? Вот фрау Хауф, та поняла! Сколько я бродяжничал по стране, а нигде не нашел такого взаимопонимания, как в этом палаточном мире! Они, партия «зеленых» — это стоящая партия! Пожалуй, следует в нее вступить, если только меня выпустят… А за что меня судить? За то, что я с помощью голографии хотел разоблачить фетишизм, идолопоклонство, которые идут от слепого поклонения, глухого подчинения форме, чину, званию, положению?.. Как они бледнели, заморские вояки, там, на базе, когда я отчитывал их своим отнюдь не генеральским голосом? Они даже не подумали, что генерал-то перед ними смешной, шаржированный, цирковой, дерьмовый! Но ведь он был в форме! А в форме и дурак — генерал! Ха-ха! А этот Дорнье! Да его инфаркт чуть не хватил, когда он услышал, что снят с работы. Хо-хо! — внутренне хохотнул Карл. — Ну, погоди! Завтра я устрою тебе спектакль!»
* * *Гюнтер Бейкер упросил друга разрешить ему присутствовать и на втором допросе Карла Брюдера. Журналист давно подумывал о книге, в которой он собирался вывести молодого героя в духе Эмиля Эриха Кестнера, но с более современными чертами — манерами. В истории с Карлом он почуял благодатный материал для романа, даже возможный прообраз героя. Он уже додумал всю Карлову биографию. Поэтому, когда Дорнье спросил его: «Что по-твоему из себя представляет этот Брюдер?» — он, не задумываясь, ответил:
— Для меня ясно: он безотцовщина! — И подкрепил свой довод, как обычно, цитаткой из статейки: — «В нашей стране каждый шестнадцатый ребенок — незаконнорожденный. Более полутора миллионов женщин не были замужем, а имеют детей. Отсюда у юношей — комплекс неполноценности и вызов обществу… — Гюнтер явно начинал фантазировать на тему свой будущей книги.
— Я о другом, — не дослушал до конца рассуждений друга Дорнье. — Интересно, к какому клану он теперь принадлежит? Вот что меня волнует?
— А, ты об этом? — и, подумав, Бейкер, высказал предположение, что Карл — фанатик из какой-нибудь «Роте армеен фракцион» или «Аксьон директ»[4].
По данным полиции у нас в стране — более ста пятидесяти неофашистских ячеек. А это — тоже не сахар…
— Вот-вот! — подхватил Бейкер. — И все они кричат, бунтуют!
— Скорее, воюют! — добавил Дорнье. — Взрывают вокзаль: поезда. Сколько жертв… Не хотел бы, чтобы этот парень принадлежал к этим… Лучше уж, как ты сказал, «Роте армеен…» — Он вздохнул. — Тяжело стало работать в полиции…
— И все это из-за плохого воспитания! Нет семьи! После войны нравственность и мораль покатились под гору! Каждый шестнадцатый ребенок без отца! Раньше это было позором! — оживленно рассуждал Гюнтер, эмоционально водя ладонью по стеклу машины.
— Почему только после войны? — возразил Дорнье. — Разве ты забыл: «каждая немецкая женщина должна рожать фюреру больше солдат!» Вот откуда идут корни безнравственности…
— Да, ты прав, — согласился Бейкер и омраченно, не теряя нити своей идеи, с уверенностью пробормотал: — Судьба Карла Брюдера очень пригодится для моей книги!
Дорнье с интересом глянул на Гюнтера и интригующе сказал:
— Ой, смотри не ошибись в нем! Мне очень дорога его репутация!.. Сейчас слушай внимательно и запоминай все, о чем я буду с ним говорить. Ты узнаешь такое!
Гюнтер Бейкер хотел было спросить друга, в чем может ошибиться он относительно Брюдера и что знает о нем «такое» комиссар полиции, но машина уже подкатила к полицейпрезидиуму.
Когда полицейский ввел арестованного и по знаку начальства удалился, Карл встал посреди кабинета, широко расставил ноги и, выбросив в фашистском приветствии руку, вызывающе выкрикнул:
— Солнце и раса!
Дорнье, удивленно глянув на юношу, сказал с легким укором:
— Шутовство молодчиков из национального фронта! Не остроумно, Карл Брюдер!
— Я так и думал: вы знаете смысл этого шутовства! — и, брезгливо оттопырив нижнюю губу, Карл спросил с издевкой: Мсье, вы купили себе золотую медаль Рудольфа Гесса, которую выпустили его заступники?
— Нет, не купил, — невозмутимо ответил Дорнье, нарочно показывая, что его ничуть не задели ни обидные слова парня, ни его ехидное «мсье».
— Ах, да! — юноша истерически захохотал. — Ну как же я не догадался: золотая вам не по карману. Еще бы — триста девяносто марок! Вы купили за сто восемьдесят — серебряную…
— Прекрати паясничать, малыш, и сядь, — с отеческим добродушием посоветовал Дорнье.
Но Карл пропустил совет мимо ушей. Его понесло.
— У вас, конечно, стоит дома на полочке новенькая «Майн Кампф». Естественно, по вечерам вы услаждаете свой слух проигрыванием песенок и маршей бывших эсэсовцев! Понимаю, понимаю…
— Замолчи, Карл! — миролюбиво предложил Дорнье. — Ты мало знаешь о моей жизни, чтобы говорить мне все это. Ты с кем-то меня путаешь…
