Василий Щепетнёв - Лето сухих гроз
— А мы будем вечерять.
Я знал — бесполезно расспрашивать Холмса о чем-либо. Он не любил незавершенности, торопливой, дешевой работы. Преждевременный вывод может подмять под себя новые факты, порой дающие делу иной поворот. Нет, Холмс ждал последнего факта, каким бы незначительным он не казался, и только тогда, трижды, четырежды проверив цепь умозаключений, он ошеломлял блестящим, феерическим финалом.
Сейчас он выжидал. И ему, возможно, понадобится моя помощь.
Поэтому я заказал слуге побольше крепкого кофе и приготовился бодрствовать.
— Который час, Ватсон? — вопрос выдавал его напряжение. Часы, большие напольные часы стояли позади него, стоило лишь обернуться, но он предпочел — подсознательно, разумеется, — переложить ответственность за время на меня.
— Четверть одиннадцатого.
— Рано, Ватсон. Как рано.
На наше счастье, в холле нашелся шахматный столик и фигуры.
Сегодня ни я, ни Холмс не вкладывали страсти в игру. К полуночи мы только-только сделали по дюжине ходов.
Пробило полночь, давно ушел отосланный слуга; samovar остыл; уснули, кажется, обязательные шорохи деревенского дома; редкий стук передвигаемых фигур являл гармоничную принадлежность наступившей ночи.
Выпитый кофе заставлял сердце мое стучать быстрее обыкновенного. Холмс то и дело отирал бисеринки пота с висков. Раскрытые окна плохо спасали от духоты, а ночные мотыльки, если и залетали в комнату, то лишь затем, чтобы броситься под потолок и, распластав крылышки, притвориться листочком. Пламя наших свечей их не влекло.
Пока Холмс раздумывал над ходом, я, кажется, задремал, поскольку слышал и вой баскервильского чудовища, и тяжелый запах трясины, и рыдания миссис Степлтон, и мои утешения, жалкие и нелепые.
— Ватсон, Ватсон, проснитесь! — Холмс тряс меня за плечо.
Я взглянул на часы — половина третьего, и, наверное, покраснел.
— Сам не знаю, как заснул.
— Ничего, Ватсон, зато отдохнули.
Случайно я поднял глаза. Комната была драпирована живой тканью. Сотни, тысячи мотыльков усыпали потолок и верхнюю часть стен.
— Любопытно, не правда ли? Я нарочно не закрывал окно. — ни следа сонливости не было на бодром лице Холмса. — А теперь, Ватсон, готовы ли вы сопровождать меня?
Мы осторожно, стараясь не шуметь, покинули «Уютное». На фоне белесого от луны неба замок высился черной громадой.
Холмс подвел меня к малозаметной дверке.
— Ход для обслуги — горничных, водопроводчиков, частных сыщиков. Запирается на замок, но не на засов. — Холмс несколько минут колдовал отмычками. — Заходите. Я взял свечи, но постараемся обойтись без них, — он вел меня по темным переходам. Спортивная обувь, в которой мы были, и ковры делали наше продвижение бесшумным, призрачным.
— Осторожно, ступени.
Мы поднимались.
— Узнаете, Ватсон?
Я шагнул за Холмсом и огляделся. Без сомнения, мы находились в верхней лаборатории принца Александра.
Окно, то самое, было раскрыто настежь. Я выглянул. Ночь оставалась по прежнему светлой, но у горизонта, куда ни глянь, скапливалась тьма, плотная, вязкая, и тьму на мгновение пронзали багровые зарницы.
— Гроза идет, — сказал я Холмсу, и, подтверждая правоту моих слов, низкий раскат грома донесся, нет, скорее, докатился до нас, коротко дрогнули оконные стекла, словно дыхнул огромный зверь, обдав волной тяжкого воздуха.
— Обратите внимание на оптическую систему, — привлек мое внимание Холмс.
Лунный свет из окна собирался линзой в пучок и, преломленный призмой, падал на светящийся камень в серебряном зажиме.
— Вот он, рубин! Концентратор!
Луч, тонкий и яркий, уходил от камня в нишу стены и исчезал в шахте.
— Идемте вниз.
Дверь в нижнюю лабораторию оказалась открытой.
— Часовой механизм компенсирует движение луны, но все равно это рискованно, — Холмс почти бежал по крутым железным ступеням; я, как мог, поспевал за ним.
Нижняя лаборатория была освещена, но настолько слабо, что я едва видел силуэт моего друга.
— Осторожно, господа! — резкий голос молодого принца заставил меня вздрогнуть. — Не подходите к зеркалам!
Я, наконец, разглядел его. Принц стоял рядом, всего в трех шагах от входа.
— Вижу, мистер Холмс, что вы стремитесь расставить точки над i. Что ж, смотрите.
Луч из верхней лаборатории пронзал воздух нисколько не рассеиваясь, не расходясь, — и упирался во второй рубин в центре пятиугольного пьедестала. Где и исчезал. Зеркала светлились едва заметно, пепельным светом темной стороны луны, зато над постаментом роился туман, светящийся, малиновый, искры костра, разожженного неведомо где.
Прошло несколько минут. Туманное свечение начало нарастать, усиливаться, словно ветер раздувал тот самый костер. Теперь это было клубящееся, меняющее форму облачко. На миг оно вспыхнуло по настоящему ярко.
— О, Господи, — принц отшатнулся, но свет начал меркнуть, быстро и неудержимо. До нас опять донесся раскат грома, по странной особенности архитектуры мы его не столько слышали, сколько чувствовали, ощущали физически, почти осязаемо; и вместе с этим раскатом исчез огненный шнур, соединяющий рубины.
— Но луна еще не зашла! — принц робко, как к старшему, обратился к Холмсу.
— Вероятно, существуют и другие необходимые факторы.
Холмс зажег свечу. Зал обрел знакомый прежний вид. Никакого тумана, ничего.
— Поднимемся, — предложил Холмс.
Принц обвел взглядом зал, ища что-то, но без уверенности, без надежды.
— Поднимемся, — повторил Холмс.
Свет луны действительно по прежнему падал на линзу, механизм работал исправно, но этот свет больше не оживлял рубин, не порождал огненный шнур.
Зато снаружи башни огня было предостаточно. Горели крестьянские жилища, на глазах пожар расползался шире и шире, стремясь охватить замок в кольцо. Слышались крики — людей, и, еще более страшные, животных.
Забил колокол.
— Замку ничего не грозит, но завод в опасности, — прокричал принц.
Дальнейшие события ночи смешались и спутались в моей памяти. Мы с Холмсом ничем не могли быть полезными — два пожилых человека. Пожарные насосы не пустили огонь к замку, но завод, конфетная фабрика, крестьянские постройки выгорели дотла, выгорели быстро, жарко. Гроза оказалась сухой, дождь и не думал начаться.
С тяжелым чувством покидали мы замок. Дым и зола кружили в воздухе, проникая в одежду, волосы, казалось, в саму нашу плоть. В купе пульмановского вагона я извел не один флакон ароматической воды, пока Холмс не посоветовал:
— Запах, Ватсон, преследует вас изнутри.
