Андрей Имранов - Антитезис
— Это ты еще носков моих не нюхал, — спокойно ответил Вирджил и, откинув голову, заржал. Шмыгнул, мотнул головой и сказал:
— Это хорошо, это нормально. Эффект достигнут, причем за потрясающе короткий срок, — посмотрел на недоумевающего Диму и пояснил, — начальник не должен нравиться подчиненному. И совсем неплохо, если он будет ему противен.
— В каком смысле? — спросил Лукшин, даже сам не поняв, что что-то сказал — в голове у него было совершенно пусто. «Сбить шаблон» — вдруг вспомнил он. В некоторых техниках подобные финты так называются — когда делаешь что-нибудь очень неожиданное, чтобы сбить человека с толку и ввести его в ступор. И хотя все эти техники Лукшина отталкивали больше, чем привлекали, он находил, что кое-что полезное в них есть.
— В самом прямом, — Вирджил посмотрел на Лукшина, а потом вдруг очень масляно улыбнулся и подмигнул, — а ты как думал, противненький?
Дима чуть со стула не свалился, а Вирджил опять засмеялся.
— Да ладно, не пугайся, — выдавил он сквозь хохот, — я натурал. Или ты, — взрыв хохота, — наоборот, обрадовался?
«Да», — мрачно подумал Лукшин, — «не знаю чего он добивается, но чую я, через пару недель ни одного шаблона у меня не останется. Если я, конечно, раньше не свихнусь.»
— Ну, повеселил, шельма, — сказал Вирджил, шмыгая и утирая рукавом выступившие слезы, — это просто праздник какой-то. Хе-хе. Начальник должен быть противен подчиненным — это обеспечивает их максимальную мотивацию. Про это мало где написано, потому что выглядит, хе-хе, неэтично. Но соображающие люди обычно своим умом доходят. А ты думал, зачем все эти планерки, летучки, ковер и вазелин? Почему как специалист добирается до кресла повыше, так сразу теряет все свое образование со средним включительно? Правда, большинство начальников получают ненависть вместо презрения — это проще, хоть и не так хорошо. Но уж лучше пусть подчиненные ненавидят и боятся начальника, чем любят. Если любят — это, брат, никуда не годится.
— Да ну? — с сомнением протянул Лукшин, — а я читал…
— Про колобка ты тоже читал. И что, веришь? Ну да, противоречит вбитой нам с детства картинке — любимый и уважаемый лидер, дружный коллектив. Нет-нет, есть варианты, когда это так. Более того, это действительно максимально эффективная схема…, но. Но не для среднестатистического человека. Если ты уверен во всех своих подчиненных, можешь стать им мудрым, любящим отцом и твоя команда покажет чудеса. Но если среди них есть хоть одна гнида, ты окажешься по уши в дерьме. Поэтому стань дерьмом сам — и окажешься, если не на первом месте, то, по крайней мере, близко к вершине. Независимо от того, каких лошадей ты набрал в упряжку.
— Но существует же элементарная этика? — еще пробовал трепыхаться Лукшин
— Этика? На нашей земле сосуществует множество социумов, каждый из которых обладает своей этикой, своими представлениями о хорошем-плохом и, соответственно, о том, что значит «добиться успеха» и что значит «быть неудачником». Некоторые из этих социумов не пересекаются. Но многие контактируют друг с другом и даже, порой, вложены одни в другие. И если человек принадлежит одновременно двум социумам, у него начинаются проблемы с этикой. Определись, в чьей команде ты играешь, и переходи в нее целиком, а не пытайся усидеть на двух стульях сразу.
— А как же общечеловеческие ценности?
— Ты что, общечеловек? — Вирджил выпучил глаза и в его устах это странное слово прозвучало с той же интонацией, с которой нормальный человек произносит слово «зоофил». Поэтому Лукшин автоматически отрицательно замотал головой.
Вирджил хмыкнул.
— Так называемые, «общечеловеческие ценности» — это среднестатистический набор всех существующих ценностей. И как и всякая сырая статистика, этот набор, во многом, нелеп и противоречив. От церкви туда попали «подставь щеку, не убий и главное — любовь», от рационально-животного социума — «око за око, убей врага и главное — положение в обществе», а от крысиной ямы правящих слоев — «голову за око, убей всех, кто не твой раб и главное — деньги». И все это бурлит и бродит в одном котле, из которого писатели, режиссеры и твои собратья журналисты, когда надо, достают что-нибудь нужное и выставляют на всеобщее обозрение с ярлыком «общечеловеческая ценность». Для них это очень удобно. Но для себя каждому человеку нужно определиться, какому социуму он принадлежит и, следовательно, какой этики ему следует придерживаться. Все просто, на самом деле. Как в казино. Есть набор игр, у каждой свои правила, своя цель, свой возможный выигрыш и свои риски. Садись и играй. Хочешь, чтобы у тебя была семья, чтобы твои жена и дети любили тебя? Тогда не пытайся стать акулой бизнеса.
— Нет! — твердо возразил Лукшин, — неправда. Есть примеры, когда порядочные люди…
— Ха, примеры. Первое: ты лично с ними знаком, чтобы утверждать такое? Ты знаешь этих замечательных людей только через призму СМИ, а уж ты-то должен понимать… ладно-ладно, — Вирджил выставил ладонь, — допустим, есть такие люди. Кстати, есть люди, которые, выпав из самолета на высоте пяти километров без парашюта, остались живы. Чуешь намек? Я о том, что все законы социума будут направлены против тебя, если ты попытаешься достигнуть вершины этого социума, играя по правилам — другого. И достичь вожделенного успеха ты сможешь только случайно.
Лукшин задумался, краем глаза отметив нешуточную заинтересованность на лице Вирджила.
— А нельзя… — Дима запнулся, но, под подбадривающим взглядом Вирджила, решился — а можно изменить законы социума?
— Ха! — Вирджил хлопнул ладонью по столу, — Ха-ха! — выждал паузу, — можно. Но нельзя.
Дима отвесил челюсть и молча моргал.
— Все, хорош, — Вирджил демонстративно уткнулся в экран ноутбука, — Хватит трепаться, давай работать.
— Да, — Дима, внутренне поморщившись, взял ручку, потом, неожиданно даже для самого себя, спросил:
— А выпить чего-нибудь можно? — И, испугавшись, что его можно неправильно понять, заторопился, — кофе там или чая… хоть воды?
— Можно, — Вирджил посмотрел на Диму с некоторым удивлением, взял лежавшую справа от компьютера телефонную трубку.
— Наташа, — сказал он в нее, — сообрази нам кофейку. Две чашки. Мне на полпальца коньяка плесни, а нашему гостю — не надо. Он у нас впечатлительный.
Вирджил сдавленно, сдерживая смех, фыркнул и положил трубку.
— Все-все, — сказал он негромко, — посмеялись и хватит. Работаем.
Лукшин попытался переключиться на задание, но получалось плохо. В голове был совершенный сумбур, думалось вообще о какой-то посторонней хрени. Почему-то вспомнился давешний хам на «Ламборгини», потом Черкизов на «Порше». Потом подумалось, что в пробках-то они стоят вместе, бок о бок с ВАЗами и старыми «Москвичами». «Общество лицемеров», — с мрачным пафосом вынужденного нигилиста размышлял Дима, невидящим взглядом уставившись в окно, — «какая разница, каким именно образом ты убьешь некоторую часть своей жизни? Миллионы человек ежедневно спускаются под землю и похохатывают про себя над теми, кто томится в пробках наверху. Скажи такому, что на машине удобнее, он будет с пеной у рта битый час доказывать обратное, приводя массу аргументов. Что в метро можно спокойно поспать или почитать книгу, что езда по переполненным улицам изматывает нервы и чревата частыми ДТП с неизбежной тратой денег и тех же нервов на ремонт, что они ценят свое время, наконец. Но стоит только человеку чуть-чуть поднять свой уровень благосостояния — порой до уровня подержанной девятки, так все убеждения меняются на диаметрально противоположные. Дорога занимает три часа вместо одного? Ерунда! Зато это — три часа в уютном салоне, без давки, запахов пота и перегара, без хождений по темным переулкам. А уж сколько апломба и презрения к обитателям метро! Хотя что такое нынче подержанная девятка? Я бы мог каждый год по две, а то и по три покупать… если б за хату не платил, конечно» Дима поморщился, вспомнив свою первую и единственную машину. «Совершеннолетняя» шестерка зеленого цвета, купленная им у семидесятилетнего деда, обладала прескверным характером, чудовищным аппетитом и постоянно ломалась. Ремонтируйся он в автосервисах, его «зеленое чудовище» за месяц разорило бы и Абрамовича, поэтому возился с ней Дима сам. Своего гаража у него не было, поэтому он обычно (если машина еще была способна передвигаться) отгонял ее к ближайшему гаражному кооперативу, где и ремонтировал, под непрекращающийся поток советов и комментариев местных завсегдатаев. Заводилась она только в хорошем настроении, на холостом ходу норовила заглохнуть, при всем при этом на сотню кушала до пятнадцати литров бензина и почти литр масла. Через год мучений Дима продал ее за копейки. Теперь, когда речь заходила о выборе между метро и машиной, сложно было найти более ярого апологета подземного транспорта. Главным аргументом Димы было «Я знаю, о чем говорю — у меня была машина». Он так часто участвовал в подобных спорах, что и сам уже свято верил в то, что в метро он ездит исключительно только из-за удобства этого вида транспорта.
