Андрей Толкачев - Галактика 1995 № 3
…Море швыряло пустую лодку на перекатах волн… Юнна уходила в глубь острова… Она наткнулась на рыбацкую шхуну, под увядшим папоротником. Она попала под сосредоточенный взгляд незнакомца, укрывшегося среди крупнолистных трав.
…Юнна оказалась в неизвестном ей оазисе, где толстые змеевидные ветви деревьев и вьюнов переплелись, и цепляли, и прилипали ко всему, что попадало в их логово. Юнна пробиралась через заросли крушины, ноги вязли в бесчисленных сплетениях растений. Ею овладела усталость. Побег не удался. Сама стихия была против. Последняя размолвка с графом подтолкнула ее на эти шаги. Теперь оставалось смиренно ждать своего часа. Юнна не сомневалась, что он наступит. Вспоминая последние поступки графа, она так и не находила объяснения его дерзости и развязности, особенно усилившихся с появлением гостя. Пленница растений, она сделала передышку У кучи лежалого сена. Ее мысли прервались шуршанием чего-то за спиной. Она обернулась и увидела брата, подошедшего вплотную. Гюстав натужно улыбнулся и сразу погрустнел, не отрывая от нее взгляда своих пытливых выпуклых глаз.
— Откуда ты здесь? — спросила Юнна, натягивая на колени мокрое платье.
— Я падаль сволок в яму.
— А? Туда, где у тебя поют мертвые птицы? — с иронией спросила девушка.
Мальчик смутился.
— Труп оказался очень тяжелым, я с ним намучился.
— Ну-ка! Подойди ближе… Ай! Да чем от тебя несет? Не говори. Я догадываюсь. Отвернись.
Юнна поднялась на ноги, натянула платье до бедра и увидела большой синяк. Прихрамывая, она последовала за братом.
— Ты не хочешь оставаться на трупах? — поинтересовался Гюстав.
— Какие трупы? — Юнна взглянула на затылок брата, опасаясь очередного приступа безумия.
— Ты лежала на трупах цветов, — объяснил Гюстав.
— Ты мне надоел. Молчи, не хочу тебя слушать.
Гюстав повел Юнну ему одному известною тропой. Они часто бродили такими тропами вместе с собакой по ночам, когда все вокруг освещалось обворожительным лунным сиянием.
Мальчик шел и разговаривал сам с собой. До слуха девушки доносились обрывочные фразы: «Они мне нравятся… Я их возьму в надзвездные селенья… Я к ним подойду… Они мне нравятся…»
В подземелье, где на сырых стенах отблескивал свет, граф со свечой в руках опускался по каменным ступеням. Обойдя выпирающий угол, он приподнял пламя над собой, и осветился ряд гробов, обшитых красным бархатом. Граф нарочито встревожено приблизился к одному из них и приоткрыл крышку. На его лице появилась гримаса соболезнования. Граф вальяжно покачал кистью своей руки, и опустил ее, и взялся за днище гроба. Другой рукой крышку он не отпускал, и осколок света упал на сомкнутые кисти рук покойника, одну из которых обрамлял плетеный браслет из травы — ползуна. Граф посмотрел на тень, гротескно наплывшую на стену. Тень заняла большую часть стены и едва не достигала потолка. Это была тень от гроба.
Под ногами заскрежетал комок извести, толстая крыса опасливо заползла за ближайший подрамник с того места, где она наблюдала за происходящим.
Граф осветил палитру с приготовленными красками. Пламя свечи заволновалось и вдруг погасло от случайного дуновения. Довольно быстро граф нащупал в темноте ровную плоскость, поставил свечу и зажег ее снова. Он вернулся ко гробу и принялся поправлять на камзоле покойника образовавшиеся складки. Одна из множества теней на стене отделилась от прочих. На пальцы графа легла широкая ладонь с браслетом, как у лежащего покойпика.
— Прошу простить, если помешал Вам, граф.
— А? Кто Вы? — граф, как слепец, закатил глаза и заговорил дрогнувшим голосом. — Нет, не-э-эт, не Вы. Не Ваш голос. Кто?
— Покойник.
Граф склонился над гробом, над тем, что он считал трупом и обомлел — там лежал манекен с маской по подобию лица того, о ком он думал.
— Осечка, граф. Вам потребовался очередной покойник, а получили Вы их два. Причем таких разных: молчуна, за которым Вы так заботливо ухаживаете и болтуна, который не прочь поухаживать за Вами… в искусстве убивать тоже нужен талант.
— Постойте… Постойте же! То был не я. Уверен, кто-то незримый, но властный правил моей рукой, моей волей. И не дал, не дал Вас погубить… Он был в костюме шута… Как же незримый — я, я его видел. Теперь Вам не скрыться от него, как и мне. Значит скоро он избавится от меня. — Граф бормотал еще невнятные слова и повернулся, протянул руки, и содрал с головы пришельца колпак — открылось лицо Христиана.
— Ну-ну, остановите свой бред. Я не убивать Вас пришел. Я понимаю, и у мастера, даже такого… бывают просчеты. Куда подевалось Ваше мужественное лицо? Да, этому лицо хотелось видеть меня в гробу, но что поделать.
— Ничего-ничего, — поспешил ответить граф. — Вы нас покинете, а кукла, лежащая здесь, будет напоминать о Вас.
— Как мило. Я и не подумал. Какая трогательная развязка этой истории. Ни меня, ни рыбака в лесу, ни свою жену убивали не Вы. Да и если имели причастность, то лишь из благородных намерений, допустим, во благо сотворения картин, и куколок, и кладбища…
— Ваша правда, — граф сложил пальцы на груди. — Я соблюдаю ритуалы смерти и я слуга искусства смерти. Я ее рисую, и только. Полагаю, достаточно нескольких капель святой водицы, чтоб смыть свершаемый мной… А чем замоете Вы свою вину?
— Вы знаете мои грехи?
— Отчего не знать, они похожи на мои… Спешу объяснить. Мы с Вами, любезный Христиан, на службе у одного господина. У одного.
— Так Вы шутите…
— Да-да… Вот жаль охранника, побитого Вами намедни. Он умер. От тяжких болей.
— Вы лжете. Я не участник Ваших игрищ. Меня туда не затянуть. Я не коллекционирую трупы, как Вы. — Христиан повысил тон и уверенно продолжил: — Родственники Вашей жены, Юнна и Гюстав, служанка, рыбак, что ушел утром хоронить своих друзей и не вернулся. Они должны остаться живы. Любое несчастье — и я обвиню Вас. Мои действия кому-то покажутся жестокими, но они будут праведными. Вы безбожник, граф. Со мной Вам не удастся сладить.
— Ты обвинишь меня. Ты?!
— Следите за словами граф. Я редко прощаю ложь и наговоры. Теперь о деле…
— Подождите… — у графа началась одышка. Он заметно волновался.
— Простите мои слабости. Я попытаюсь объяснить. Да, в гробах трупы. Я берегу умерших…
— Не своей смертью, — перебил его Христиан.
Глаза графа внезапно оживились, он заговорил быстро, увлеченно:
— Нет-нет. Они сами хотели того… Я избавил их от страданий. Кем они были, слепки грязи и воды. Я избавил их от всякой мерзости, предав телесные ничтожества искусству… Мне не достает вдохновения, и я раздираю человеческую плоть, чтобы сотворить чудо, — граф, утомленный беседой, непроизвольно начал оседать на пол, передавая свечу Христиану. Но он продолжал свою речь теперь шепотом: — Раздеру, поверьте… Завидую цветам… Они всегда напоены манной небесной. Они в солнечном блаженстве, а я в сумраке…
![Владимир Рыбин - Здравствуй, Галактика! [Cборник]](/uploads/posts/books/96398/96398.jpg)
