Кирилл Домбровский - Серые муравьи
На шоссе, как всегда в это время, было большое движение, но на автомобильной стоянке других машин не было. Ган не спеша прошел к закусочной. Будка телефона-автомата стояла снаружи, недалеко от входа. "Интересно, можно ли ее видеть из-за стойки?" - подумал Ган.
В закусочной было пусто. Ган подошел к стойке и постучал ключами от машины, которые все еще вертел в руках. Вышел бармен.
- Приготовить что-нибудь поесть? Бифштекс?
- Пожалуй. И пиво.
Бармен открыл бутылку и придвинул стакан.
Ган Фишер налил пива и следил за тем, как бармен достает из холодильника мясо.
- Не очень-то бойкая у вас торговля...
- Сейчас еще рано, - ответил бармен. - Посетители будут позднее.
Ган отпил пива.
- Где у вас телефон?
- Направо у входа, - не оборачиваясь, ответил бармен. - Вы успеете позвонить, пока жарится бифштекс.
Ган повернулся. Через стекло витрины был виден угол телефонной будки.
- Нет, я позвоню потом. Сперва поем.
Бармен бросил кусок мяса на горячую сковородку.
- Как хотите.
Ган медленно тянул пиво.
- Вы здесь один работаете?
- Когда много народа, помогает жена.
Ган поставил стакан.
- Скажите, а вы не помните... Вчера, примерно в это же время...
Бармен резко обернулся.
- Вы из полиции? Ваши только что уехали.
- Нет, я из газеты.
- А-а... - Бармен опять занялся бифштексом. - А я сперва подумал, вы тоже из них...
- Нет, я из газеты, - повторил Ган. - О чем они спрашивали?
- Вы же сами знаете, если сюда приехали.
Ган кивнул.
- Ну и что же... Вы им сказали, кто звонил от вас по телефону?
- Я не запомнил. Мало ли тут бывает проезжих.
- Например, как сейчас? Это было приблизительно в половине четвертого, вчера...
- Я не помню... А что он натворил, тот, кого разыскивают?
- Вероятнее всего - ничего. Он может дать очень ценные свидетельские показания, но, так же как и вы, не хочет иметь дела с полицией. Он ваш родственник или просто приятель?
- Я его никогда раньше в глаза не видел!
- Это связано с убийством Грига. Он первым увидел труп и сообщил по вашему телефону в полицию.
Бармен свистнул.
- Почему об этом ничего не было в газете и по радио?
- Полиция не разрешила давать сообщение. Понимаете, мне тоже нельзя портить отношения с ними. Ведь это мой хлеб.
Бармен понимающе кивнул головой и перевернул бифштекс.
- Тогда чего же вы у меня выспрашиваете?.. С картофелем?
- Ага. И побольше лука... В нашем деле всегда нужно знать новости раньше других.
- Я им ничего не сказал. Я действительно не видел, кто звонил отсюда по телефону. - Бармен поставил перед Ганом тарелку с едой: - Пожалуйста.
- Спасибо. Как он выглядел?
- Кто?
- Ну, тот, кто был у вас вчера в половине четвертого пополудни.
- Я не смотрю на часы, когда ко мне приходят посетители.
Некоторое время Ган молча жевал.
- Горчицы? - спросил бармен.
- Спасибо. А вы не думаете, что упоминание в газетах о вашей закусочной, хотя бы и по такому поводу, сделает вам бесплатную рекламу?
- Думаю.
- Ну?
- Был тут у меня вчера днем один метис... Лицо у него такое, знаете, конопатое, должно быть, после оспы... Но я не видел, что он звонил по телефону.
- Номер машины не заметили?
- Нет. У него была очень старая машина, года сорок девятого, наверно...
- И он ничего не спрашивал?
- Нет. Выпил стакан сока, взял сосиски и сразу уехал.
- В половине четвертого?
- Примерно в это время... Кофе?
- Охотно. И нет ли у вас персикового джема?
- Могу предложить сливовый. Персиков у меня оставалась только одна банка, да ее пришлось выбросить. Наползли муравьи.
- Ничего, давайте сливовый. А что за муравьи?
- Обыкновенные муравьи. Противные, серые, как мокрицы. Я оставил банку неплотно закрытой, так вы бы видели, сколько их набралось! Прямо облепили всю банку!
- Очень интересно... - рассеянно заметил Ган Фишер, допивая кофе. - Ну что же, спасибо за вкусный завтрак и за то, что вы рассказали... Сколько с меня?
- Доллар двадцать. Когда будете писать, не забудьте упомянуть, что у нас можно перекусить в любое время...
10
25 июня.
16 часов 47 минут.
К середине дня стало пасмурно. Над землей повисло пустое бесцветное небо, унылое и серое, как застиранные простыни бедняка.
По восточной федеральной дороге со свистом проносились блистающие лаком и хромом легковые машины, ревущие грузовики, красивые автобусы и тяжелые, высокие, как дома, фургоны, отсвечивающие алюминиевым блеском.
Васко Мораес держался на своей машине ближе к обочине. Его старый "плимут" выпуска пятидесятого года был таким ветхим и обшарпанным, что уже давно перестал вызывать насмешки мальчишек на улицах городов. Теперь прохожие смотрели на него чаще с удивлением, как на музейную редкость, поражаясь тому, как может самостоятельно двигаться такая развалина. Васко Мораес купил эту машину несколько лет назад на свалке за восемьдесят семь долларов, и она уже хорошо послужила ему. Для его профессии возможность передвижения была едва ли не основной гарантией заработка. Профессия Мораеса состояла в том, что у него не было вообще никакой профессии. Он брался за любое дело, если оно не требовало специальных знаний и квалификации. А такие работы обычно носили случайный, сезонный характер. Чаще всего он нанимался на уборку фруктов или овощей. Сбор всегда нужно производить быстро и в определенное время. Поэтому фермеры охотно нанимают поденщиков. Но уборка заканчивалась, а вместе с ней кончалась и работа. Нужно было откочевывать севернее, где фрукты поспевают позже. Таким образом Васко Мораес начинал свой трудовой путь с весны в самых южных районах и, постепенно передвигаясь на север, доходил до границы с Канадой. Зиму он кое-как перебивался случайными заработками, а к весне снова оказывался на юге. Поэтому машина была для него единственным постоянным жилищем. Это был довольно распространенный тип кочевника двадцатого века порождение стихийной погони за выгодой, порождение эпохи техницизма, когда человек, если он не успел вовремя закрепиться и приобрести необходимые знания и связи, оказывается навсегда выброшенным на обочины жизни.
Слева, обгоняя, с глухим нарастающим шумом промчался тяжелый грузовик. В открытое окно ударила упругая теплая волна рассеченного воздуха. Мораес почувствовал, как машина откачнулась вправо и снова выровнялась, когда грузовик его обогнал. Он привык к этим воздушным ударам, к плавному нарастанию и резкому спаду шума обгоняющих машин. Когда это бывал сверкающий лимузин, удар получался сухим и жестким, как пощечина. И звук нарастал внезапно почти до свиста и резко обрывался. Когда обгонял грузовик или автобус, гудящий рев нарастал постепенно, удар воздушной волны походил на приятельский толчок в мальчишеской свалке. Если машина работала на солярке, к этому добавлялся едкий дым, от которого слезились глаза и который не сразу выветривался.
