Абрам Палей - Остров Таусена
— А ты как думаешь?
— Думаю, что надо ехать дальше на север. Ведь оттуда летят птицы.
— Пожалуй, ты прав. Но мне необходимо связаться с Рашковым. Предупредить его, что моя командировка может затянуться.
— Еще бы! Ведь здесь мы узнали только, куда направить поиски, а этого мало.
— Правда, не очень мало, но не все.
— Ну, и что ж ты думаешь делать? — повторил Гущин.
— Спрошу хозяина.
Цветков вызвал Рашкова по междугородному видеофону. На экране показалось широкое лицо академика, его доброжелательно-насмешливые глаза и густые русые волосы с сединой. Он с большим интересом выслушал Цветкова.
— Ну, конечно, — сказал он, — след найден, грешно было бы не идти по нему дальше. Командировку вашу придется продлить. А как ваш спутник?
— Его не нужно уговаривать. Он горит желанием, — ответил Цветков.
— Понятно — на то он и газетчик. Вот что, Юрий Михайлович… Помните, я вам говорил о Миронове?
— Это председатель рыболовецкого колхоза?
— Да. От него недалеко наши рыбные и тюленьи хозяйства. Я там бывал, и он хорошо меня знает. Уверен, что он охотно вам поможет. Поезжайте к нему.
Севернее его колхоза уже ничего нет, он находится на самом берегу моря.
— Отлично, Николай Фомич, рад буду с ним познакомиться.
— Может быть, там вы найдете разгадку. Запомните: Миронова зовут Сергей Петрович. Ну, желаю вам… ни пуха ни пера!
— То есть уток без пуха и перьев? Спасибо, Николай Фомич.
Гущин обрадовался, когда узнал, что им предстоит побывать в рыболовецком колхозе; это было ново для него. Он сообщил в редакцию о том, что они продолжают поиски. Потом забежал к Путятину, но не застал его: репортер выехал в район по срочному заданию. Гущин оставил ему записку, в которой сообщал о беседе с Якушевым и о дальнейшем путешествии.
На следующее утро Цветков и Гущин вышли на маленькой станции железной дороги. Это была конечная станция на берегу моря. День был тихий и прозрачный. Над необъятным простором моря сияло голубое небо без единой тучки. Только похожий на клочок облачка, еле видный днем месяц затерялся вверху. Здесь было уже не так жарко, как в Ильинске.
Вплотную к морю подходила ровная зеленая гладь тундры; на востоке, у самого горизонта, темнела длинная цепь холмов.
Колхоз оказался близко от станции. Это было большое селение с крепкими бревенчатыми домами. Затейливая резьба украшала наличники окон, на крышах скучали в неподвижности нарядные флюгера. Посредине улицы друзья усидели странное сооружение: гладкие столбы, соединенные перекладинами, а поперек перекладин длинные жерди. К ним были подвешены крупные рыбины, связанные попарно хвостами.
Около этого сооружения сидел на лавочке очень древний старик. Несмотря на теплый полдень, он был одет в меховые сапоги и тулуп. Старик задремал на солнышке, но при появлении незнакомцев сразу пробудился и стал смотреть на них с откровенным детским любопытством.
— Сторожишь рыбу, дедушка? — обратился к нему Цветков.
— А как же, — сказал старик, — треску сторожим. Вишь, елуй для рашкерки. На елунцах — палтухи, — старик указал на перекладины, а потом ткнул в длинную, метров в десять, жердь, — на палтухах решетины висят. Как бы собаки не сцапали… А вам кого? — вдруг спросил он.
— Нам председателя, — ответил Цветков. — Где бы его найти?
— А вот он сам, — сказал старик.
На крыльцо нового дома вышел человек небольшого роста. На его выцветшей гимнастерке виднелись одна желтая, две красные нашивки и две планки с цветными полосками орденских ленточек.
Приезжие подошли к крыльцу.
— Сергей Петрович Миронов? — обратился к нему Цветков.
— Точно. А вы кто будете и откуда? — спросил председатель.
У него был тот же окающий говор, что и у Якушева.
Цветков назвал себя, сославшись на Рашкова, затем познакомил председателя с Гущиным.
— Ученику славного Николая Фомича привет и почет! — обрадованно сказал Миронов, явно гордясь знакомством с академиком. — Как же, бывал он у нас.
Вам, товарищ журналист, тоже интересно будет познакомиться с нашей работой.
— Еще бы!
— Вот что, Сергей Петрович, — сказал Цветков, — мы к вам по особому поручению Николая Фомича.
— Отлично! — ответил Миронов. — Чем надо — помогу.
Он пригласил их в дом. Тут помещалось правление колхоза. Пройдя через большую комнату, где несколько человек щелкали на счетах, гости вошли в светлую угловую комнатку. Там у стен стояли две аккуратно застланные койки, в одном углу — одностворчатый книжный шкаф, а в другом — знамя из темно-алого бархата с густой золотой бахромой. На столе лежало несколько брошюр.
— Это у вас красный уголок? — спросил Гущин.
— Нет, комната для приезжающих, — ответил Миронов. — У нас тут не красный уголок, а целый клуб есть. Сейчас вас будут кормить обедом, — добавил он без всякого перехода.
— Спасибо, Сергей Петрович, мы недавно в поезде основательно закусили, — возразил Цветков. — А не выслушаете ли вы нас сначала? Есть у вас сейчас время?
— Говорите, говорите!
Цветков рассказал, зачем они приехали.
— Вам такие утки не попадались? — спросил Гущин.
— Нет. Не встречались. Так вот вам охотник говорил, что эти птицы летят с полуночи. А сегодня как раз с нашей брюги пойдет в море дрифтер…
— Что с чего пойдет? — не понял Гущин.
Миронов засмеялся:
— С непривычки наших поморских слов не поймешь. Брюга — это пристань по-вашему. А дрифтер — тоже москвичам в новость. Судно, которое тянет плавные сети. Пойдет дрифтер на полночь. Если эти птицы вправду с той стороны летят, — кто знает, может, вам и повезет. А потом я думаю, что вам поплавать интересно будет.
— Конечно! — согласился Гущин.
— Ну да. Увидите, как работаем. Наш Север дает большую часть рыбы для Советского Союза, да еще на экспорт отправляем. И с каждым годом больше будем давать!
Он стал словно выше, прямее. Гости с удовольствием смотрели на него.
— Я тоже на дрифтере пойду с вами вместе, — продолжал Миронов и вдруг направился к двери. — Сейчас обед пришлю. Мы уже обедали, так что вам вдвоем придется.
— Да ведь я вам только что говорил, Сергей Петрович, — мы сыты! — крикнул ему вдогонку Цветков.
Но Миронов не слушал его.
— Отдохните, — сказал он, обернувшись, — а через полчасика поднимем якорь.
— Вот и материал для очерка! — обрадовался Гущин. — Председатель-то, видно, энтузиаст своего дела.
— Ну что же, — улыбнулся Цветков, — ни пера, ни чернил!
— Что такое? — удивился Гущин.
— А как же, — пояснил Цветков, — ведь охотнику говорят: ни пуха ни пера! Мне этого пожелал Рашков. А литератору надо говорить: ни пера, ни чернил!
