Евгений Лукин - Аренда
Вот если бы номера лежали плашмя на земле, но они ж отвесно крепятся! Как ты там что с ребра прочтёшь? Разве под углом…
Но даже знай мы все эти подробности, так и так оставалось бы гадать, почему полковника столь сильно тревожит тот факт, что содержимое куба после протирки граней становится доступно зрению. Подписку о неразглашении взять хотел…
— В таком виде он эту филькину грамоту не подпишет! — решительно объявила Машка.
Полковник (он только что спрятал сотик) отозвался не сразу. Был весь в себе.
— Почему?
— Пока не будет указано, что фирма работает на оборонку…
Водолага встрепенулся.
— А вот этого нельзя никак, — строго предупредил он.
— Так секретно?
— Да.
— А откуда мы знаем, что фирма действительно оборонная?
— Вы и не знаете. Если кто спросит (в чём, конечно, сильно сомневаюсь), отвечайте, что фирма как фирма… Не понимаю вашего упрямства! — бросил он в сердцах. — Для вас сейчас главное — тихо уйти в сторонку! Вы что, не видите, какая заваривается каша?..
Покосился на открытое окно и внезапно выпрямился, онемел. Секунда, другая, третья… Полковник смотрел в окно.
Я вгляделся в костистое лицо — и похолодел. С такими лицами стреляются. Далее реальность вновь приняла черты дурного сна: Водолага сунул руку за борт пиджака, вынул из-под мышки пистолет, чётко дослал патрон, но вместо того, чтобы приставить ствол к виску, прицелился в меня… Опять в меня! Машка ахнула, Макарка отшатнулся — и мои друзья (как, впрочем, и вся окружающая действительность) вновь оставили нас с дулом наедине.
На этот раз страх пришёл без опоздания. Щучьи глаза…
Кстати, называя их щучьими, я прежде всего имел в виду не форму и не размер, а полное отсутствие в них морали. Одни рефлексы. Увидела — съела. Приказали — выполним.
Твёрдость намерений Водолаги сомнению не подлежала.
Вопрос жизни и смерти для меня заключался в другом. Что последует раньше: исчезновение или выстрел? Ведь не боги же в конце-то концов те, что соорудили куб! Бывают, наверное, и у них накладки…
Выстрел если и был произведён, то уже в кубе.
Полковник исчез.
Сию минуту сидел передо мной на табуретке — и нету.
Медленно-медленно я повернул голову в сторону окна, не представляя, что могло напугать человека до такой степени.
Калитка была приоткрыта, а по садовой дорожке к дому направлялись двое в генеральских мундирах. Вернее, мундиры-то я сразу не разглядел, но лампасы на штанах были точно генеральские.
* * *
— Не помешаем? — приветливо осведомился тот, что ступил на хлипкий порожек первым (моложавый светловолосый гигант, кровь с молоком). Запнулся, окинул оком веранду и, не найдя признаков присутствия полковника Водолаги, спросил брюзгливо:
— А где этот… прощелыга?..
Мы молча показали, где.
Генералы обернулись и долго смотрели на куб.
— Ну? — с вызовом сказал второй (плотный, постарше, с лицом добродушного бульдога). — Что я тебе говорил? Выкрутился же!
Светловолосый румяный гигант покачал головой.
— Да уж, выкрутился, — несколько сдавленно произнёс он. — Не позавидуешь.
— Как знать, как знать…
Гигант нахмурился.
— Думаешь, и там не пропадёт?
— Этот? Никогда!
— Ну так дать нашим радиограмму, чтоб задержали…
— Если он на наших выйдет. А ну как на американцев?.. Или того хуже: прибьётся к Аль-Каиде, прохвост, примет быстренько ислам — ищи его тогда, свищи…
Тут они вспомнили о мирных дачниках и вновь стали улыбчивы и благодушны. Похоже, на нас напустили двух самых обаятельных генералов. Настолько обаятельных, что полковник Водолага предпочёл сгинуть в кубе, лишь бы избежать с ними встречи… После пережитого я был ещё маловменяем, так что роль радушных хозяев взяли на себя Маша с Макаркой — усадили дорогих гостей: одного на Водолагину табуретку, а для другого принесли добавочный стул и застелили пропылившееся сиденье обрывком всё той же простынки. За это время я успел прийти в себя настолько, что был уже способен различать мелкие подробности. Румяный светловолосый гигант оказался генерал-майором, а добродушный бульдог — генерал-полковником.
— Должен сразу принести извинения за действия бывшего нашего сотрудника, — с прискорбием сообщил генерал-майор. — В семье, как говорится, не без урода. Однако нам бы не хотелось, чтобы у вас остались превратные впечатления о современной российской армии. Да, коррупция свирепствует, но мы с ней боремся. Боремся, как видите, беспощадно…
— Да что он натворил-то? — не выдержала Машка.
— Собирался натворить, — уточнил генерал-майор. Скорбь ему давалась плохо — мордень не та: мускулистая, широкая, накачанная оптимистическими улыбками. — Хотя, вы правы, кое-что успел… Позвольте!
Протянул ручищу через стол, ухватил проект договора.
— Взгляни-ка, — сказал он, пододвигая прочтённый лист собрату по лампасам.
— Что ж, грамотно, — оценил тот, тоже ознакомившись с текстом. — Значит, спрашиваете, что он натворил… Чуть было не вовлёк вас в аферу, связанную с продажей оружия за рубеж. Как вам, наверное, уже известно, в кубе базируется ограниченный контингент российских войск, численность которого мы намерены неукоснительно наращивать…
— Зачем? — вырвалось у меня.
— В армии служили?
— Так точно…
— В каких частях?
— Стройбат…
— Тогда понятно. Речь, товарищ солдат, идёт ни много ни мало о наших геополитических интересах… — генерал (слуга царю, отец солдатам) сделал паузу и одарил нас начальственным взором. — Ещё вопросы? Нету? Прекрасно… Первые подразделения туда уже отправлены.
— Каким образом?
— Этого вам знать не положено.
Но я уже и сам сообразил. Чего там соображать-то! Видел, как это происходит, причём дважды. Делов-то: отдаётся приказ атаковать населённый пункт, захваченный террористами, часть идёт в наступление — и… Да-да, вот именно! А тех, которые собирались палить в воздух и поэтому никуда не исчезли, можно смело отдавать под трибунал как дезертиров.
«А как же они обратно вернутся?» — чуть было не ляпнул я, но вовремя прикусил язык.
Всё-таки полковник Водолага с его инквизиторской внешностью и щучьим взглядом внушал меньший трепет, чем эти двое. При всей своей антипатичности он, по крайней мере, выглядел простым смертным, хотя и наделённым значительными полномочиями. Теперь же к нам на веранду снизошли два божества, привыкшие оперировать массами: дивизиями, армиями, фронтами… Великая честь, когда такие склоняются над тобой, микробиком, и, напрягши зрение, различают тебя на общем фоне как личность.
