Сергей Герасимов - Разные рассказы
- Ты поплачь, - сказал он Ульшину, - а то потом времени не будет.
Они взяли его под мышки и повели по коридору. В коридоре стояла Полина и вязала рукавичку.
- Я решил умереть достойно! - крикнул ей Ульшин, - я не позволю им наслаждаться моими муками!
Выкрикнув так, он заплакал.
- Я с тобой не разговариваю, - ответила Полина, - ты меня обижаешь.
У комнаты для дуэлей стояла жидкая очередь, покупавшая недорогие билеты. Два немых мальчика показывали друг другу неприличные жесты, переговариваясь. Полногубая старушка ласкала шею молодого возлюбленного. Лысый мужичок сидел верхом на чемодане. Билетное окошечко желтело ярким полукругом. У двери камеры номер 305 шел местный снег.
Ульшин плюнул на пол. Физиономия выглянула в окошко, скрылась, появилась с неожиданной стороны, держа тряпку. Ульшина попросили вытереть за собой и он вытер.
Коричневый Шакалин уже был на месте. Раздетый до пояса, он показывал себя первым лицам в смотровых окошках. К первым понемногу прибавлялись вторые, третьи и четвертые. Похоже, дуэль все-таки соберет зрителя. Шакалин примал масло из рук нарядного пажа, при этом напрягая мышцы, всякий раз по-разному, чтобы произвести эффект. Маслом он обильно натирался, чтобы стать скользким. На его ногах были облегающие кальсоны, за которые почти невозможно ухватиться. Он знал толк в дуэлях, успел победить уже в восьми. Сегодняшняя была просто очередной приятносттью в его жизни. Две ШКольницы приклеились плоскими носами к стеклам.
По обычаю они пожали друг другу руки перед тем, как разойтись по углам. Ульшин тоже разделся до пояса и сейчас стеснялся своей наготы, нездорового тела тонкой кости, мешковатых нижних панталон. Публика загудела, выражая свои симпатии. Секунданты вышли и заперли за собою дверь. Шакалин не начинал, ожидая, пока Волосатик с Прокрустом займут места на галерее.
Стены в комнате для дуэлей были гладкими изначально, а за годы отполировались бесчисленными спинами до темно-каменного блеска. Противники начали медленно передвигаться по периметру. Пол, горизонтальный у стен, уже через шаг набирал уклон и скользко проваливался к центру комнаты, плавно переходя в черную яму - трубу метра полтора в диаметре. Труба с легким наклоном уходила вниз, на бесконечную глубину,(глубину пробовали проверять веревкой с грузиком, но веревок всегда нехватало). Одно из тел, ещё живое, упадет туда через несколько минут, закричав напоследок. Рано или поздно оно разобьется о дно - все, что падает с большой высоты, разбивается - и костей на невидимом дне станет немножно больше. (Иногда в яму сбрасывали крупных черных собак с гладкой шерстью, каждую на маленьком черном парашуте похожем на зонтик - для гарантии, чтобы тела быстрее превращались в кости)
Шакалин сделал быстрый выпад и публика зааплодировала.
- Нет, ещё не сейчас, - сказал он.
Ульшин отступил.
- Смотри, не сорвись раньше времени, - продолжил Шакалин, - дай моим девочкам насмотреться.
- Все равно мы сейчас во сне, - сказал Ульшин, - можешь убить меня, я не боюсь. Я все равно проснусь в своей постели.
- Интересно, как ты туда попадешь, - сказал Шакалин, - где же твое приспособление, которое вставляется в ухо и включается кнопочкой?
- Я забыл его там, - похолодел Ульшин.
- То-то же!
Спина обильно вспотела и прилипала к стене. В каменном мешке голоса звучали громко, смешиваясь с собственным эхом. Шакалин сделал ещё один выпад и шлепнул Ульшина по щеке:
- Не дрожи так, моя цыпочка.
- Прощай, - сказал Ульшин, сделал шаг к центру комнаты и поскользнулся.
- Эй, постой!
Шакалин схватил его за руку, удерживая, но Ульшин уже заскользил вниз. Он увидел черную бездну: там ничего, ничего, ничего. Почему же мы так боимся умереть, если там ничего? Если там только чернота?
Он дернул руку и чужое тело с неожиданно громким визгом нырнуло мимо; он начал сьезжать, позорно напуганный. Завис, стуча зубами.Закрытые глаза видели кровавый туман, яркий и полупрозрачный. Ладони припали к гладкому камню. Снизу поднимался легкий сквозняк. Шакалинский визг становился тише и тише. Замер, оставшись только в памяти.
Волосатик с Прокрустом вошли в комнату. Волосатик смеялся, но Прокруст был явно недоволен.
- Дуэль ещё не закончена, - обьявил он, - пожалуйста, не расходитесь. Скорее всего будет ещё одна жертва.
Ульшин переставлял ладони и передвигался вверх. Я не падаю, думал он, но почему я не падаю? Сердце билось о полированый камень. Ладони держали, хотя держались ни на чем.
- Он ни на чем не держится, - сказал Прокруст и махнул в воздухе носком ноги, пытаясь столкнуть ползущего человека, - совершенно ни на чем, сейчас он соскользнет. Ну так же не бывает, падай ты в конце-то концов!
Но Ульшин уже выбрался.
Волосатик жал ему руку, задрав голову и открыв рот буквой "О". Он что-то говорил, но Ульшин не слышал.
2.
Весь этот день он никого не принимал, только вечером зашли две шакалинские старшеклассницы, попросили закурить и предложили свои услуги.
- Ах, какой был мужчина! - сказала одна из них.
(А ведь без нижнего белья, подумал Ульшин, есть своя прелесть в снах.)
- Подлец он был и бил меня в школе два раза, - ответил Ульшин.
- Ну и что? - сказала вторая. - Меня он больше бил. Но какой мужчина!
- У меня проблема, - сказал Ульшин.
- Жаль, придется искать кого-нибудь другого.
- У меня другая проблема. Я не могу отсюда выбраться.
Школьницы удивленно открыли ротики.
- Здесь же тюрьма, отсюда нельзя выбраться, - сказали они хором. (дуэтом, но звучало как хор.)
- Я вобще-то не здешний, - сказал Ульшин, - я пришел из того места, где ваши сны. И хочу вернуться обратно. Мне не нравятся ваши порядки. Сегодня меня чуть не убили. А что будет завтра? Но выбраться я не могу потому что машина снов осталась в том мире.
- Не бойся, - сказали школьницы, - если у тебя другая проблема, то мы останемся с тобой.
Ульшин не отказался, но попросил подождать несколько дней. Нужно было прйти в себя.
На следующее утро сумел прорваться корреспондент "Тюремного листка".
- Я вас не звал, - сказал Ульшин, - кто вы такой?
- Корреспондент самой читаемой газеты современности. Пресса.
- Что за газета?
Корреспондент обьяснил:
- Раньше в тюрьме было две газеты: в цехе резиновых рогаток выпускали "Резиновую правду", а в цехе мягких игрушек "Ватную правду". Потом газеты обьединились в "Тюремную правду". Заключенные жаловались, что мы пишем одну неправду, поэтому газету переименовали в "Тюремный листок". И вот я перед вами.
Корреспондент включил диктофон и стал задавать вопросы. Оказывается, все население сектора только и говорило, что о необычной победной тактике Ульшина. Просто переворот в искусстве дуэлей - довольно однообразном искусстве.
