Михаил Харитонов - Лапсанг Сушонг
— А вот то и сделала. В говнище сдохнем, как лошьё позорное.
— Ну вот что... — Туся закрыла рот, обдумывая конец фразы. — Я, положим, нормальная, от меня тебе неприятностей не будет. А вот мне неприятности от тебя не нужны. Так что больше я с тобой на эти темы разговаривать не буду. И тебе не советую. Люди разные бывают. Мой дедушка в своё время анекдот рассказал про колхозы. Потом десять лет в лагере смеялся. Ты как хочешь, а мне здесь жить, — закончила она и решительно раздавила бычок в банке из-под венгерского горошка.
— Не слу-лу-лулушай дуру-ру-ру-ру... — Это снова был Модест, он висел где-то под потолком и подавал Саше знаки. Саша чуял, что Модест понимает в этой жизни больше, чем Татусик, и решил довериться Модесту.
— Полетели-ли-ли-ли! — Модест опустил вниз пухлую руку. — Нам надо-до-до-до подниматься!
«Подниматься» — это было хорошее слово. Саша протянул руку, ухватился за модестову пятерню, и они поднялись вверх.
— Бу-бу-бу-бу, — призрачный Модест пускал пузыри в небо, — полетели в кааба-ба-ба-бак. У тебя бу-бу-бу-бли или ба-ба-баксы?
Во сне Лбов откуда-то знал, что «баксы» — это «зелёные», а «бубли» — это «деревянные». В чём между ними разница, он не очень осознавал, кроме того, что получать надо в «зелёных», а платить — в «деревянных».
— Куда зава-ва-вы-вы-валимся? — не отставал Модест.
— К белым медведям! — крикнул Саша.
Тем временем сашин сосед по лавке доел домашнюю булочку с курагой, встал, с кряхтеньем поднял с пола грязный баул и вклеился в толпу, тщась пробиться к тамбуру. Его место занял огромный мужик в рыжей дублёнке. Мужик поёрзал гузном, крякнул и мощно нажал всем телом, очищая место себе и отжимая соседей. Сашу вдавило в тихо дремлющую приоконную бабусю. Та ойкнула и сразу же выставила остренький локоток.
В этот момент затрыднел чей-то сотовый.
Лбов, всё ещё не прочухавшись, автоматически хлопнул по карману, где должен был лежать его «Сименс». В кармане было пусто.
Сотовый затарахтел снова — «трррыньдзь, трррыньдзь».
— Ой, звиняйте! — просипела бабуся, наклоняясь к сумке в ногах и вытаскивая из её зева пронзительно орущий будильник с красной кнопкой наверху. — Вот же старость не радость! Завела и забыла, представляете? — обратилась она к Саше со смущённым оживлением, радуясь возможности завязать разговорчик со свежим человеком. — А вы с Москвы?
— М-минуточку, — невежливым голосом перебил Саша. Он чувствовал, что вот-вот забудет что-то очень важное.
Бабка обиделась, сложила губы гузкой и отвернулась к окну.
Этой секунды Лбову хватило на то, чтобы ворохнуть в голове стремительно тускнеющие угольки сна.
1986 год, март. Москва.
— Интересно, очень интересно, — заключил Модест, выпуская изо рта клуб табачного дыма. — Это, значит, первый раз у тебя было? — Саша кивнул. — А как у тебя называлась эта штука со звонком?
— Сименс, — повторил Лбов.
— Странно. У меня — «мобильник». Или «мобилка». Судя по нашим описаниям, это одно и то же. А вот Тер рассказывал мне про какой-то «пейджер».
— Это совсем другое, — твёрдо сказал Тер-Григорян. — Не телефон. Это вроде калькулятора. И с него нельзя звонить. На неё звонить можно. Только получается почему-то не звонок, а текст.
— Гм, любопытственно. Я вообще-то слышал про нечто подобное. Один товарищ мне говорил, что в Штатах есть автомобильные телефоны. Но это недешёвое удовольствие.
— А может, сименсы и пейджеры — неуверенно сказал Тер, — это разные варианты?
— Разные варианты чего, друг мой прекрасный? — скосил глаза Модест.
— Будущего, — решился Аристакес. — Мы все видим будущее, правда? А оно может быть разным.
— Боюсь, — вздохнул Модест, — что вы, дорогой мой друг, чрезмерно увлекаетесь творчеством братьев Стругацких.
Тер насупился.
— Вы же всё прекрасно понимаете… — начал он.
— Пока что, — наставительно воздел палец Модест, — я ещё ничего не понимаю. Мы имеем дело с неким, не побоюсь этого слова, экстраординарным явлением, но я бы предостерёг вас, дорогие мои люди, от поспешных интерпретаций. Я, признаться, испытываю определённый когнитивный диссонанс…
— Вот опять, — подал голос Аркадий Яковлевич.
— Что? — Модест с недоумением посмотрел на Цунца.
— Эти слова. Я же вам говорил, — Аркадий Яковлевич осторожно выпрямил спину, но стул опасно заскрипел, и Цунц немедленно сгорбился.
— Н-да, — вынужден был признать Эм-Ве-Де, — и в самом деле.
— А что это такое? Ну, этот… диссонанс, — хлопнула ресницами Юна. — Это ведь что-то из музыки?
— М-м-м… — Деев смущённо повертел в руках трубку. — Сейчас уже не скажу. Вылетело из головы. Но в тот момент мне это выражение казалось уместным…
— У меня все слова сразу забываются, — пожаловалась Татусик. — Типа решето.
— Давайте всё-таки по порядку, раз уж мы начали. — Модест потеребил нос. — Надо как-то свести картинки… гм… сейчас так говорят?
— Кажется, нет, — неуверенно сказал Саша.
— А, как бы это сказать, там? То есть, иными словами…
— Ну я как бы понимаю, про что… — ещё неувереннее ответил Лбов.
— Вот! Опять это «как бы»! — Цунц снова скрипнул стулом. — Это я замечал у всех.
— Кроме вас, Аркадий, — напомнил Модест.
— Может быть, у нас просто разный уровень культуры? — не удержался от выпада Аркадий Яковлевич. — Или… — ему пришла в голову грустная мысль, — я не доживу?
— До будущего, когда эти слова будут в ходу? Это вряд ли. Вы нас всех переживёте, — то ли успокоил, то ли обидел Цунца Модест. — Итак, дорогие мои люди-человеки, надо нам как-то разобраться. Вульгарные версии типа коллективной сложнонаведённой галлюцинации мы, с вашего позволения, отложим в сторонку…
— У меня никаких галлюцинаций, — обиженно сказала Юника.
Это было правдой. Судя по её рассказам, она и впрямь ничего не видела — ни наяву, ни во сне, ни по пьяной лавочке. Зато её расширившийся словарный запас оказался самым волнующим и загадочным. Понять смысл некоторых её словечек и выражений было задачей непосильной. Юна, к примеру, твёрдо знала, что «тарантино это кул», но что такое «тарантино» и «кул», объяснить была не способна. После долгих расспросов она вспомнила, что «тарантину не смотрела, да никто его не смотрит по чесноку», но это было всё. Зато в других юниных словечках эрудированный Модест опознал искажённые названия западных фирм, в основном производителей одежды и косметики. Слово «презики» тоже было совместными усилиями расшифровано, хотя результат девушку смутил. Ещё Юна приобрела манеру кстати и некстати издавать звук «вау!», означающий, судя по всему, восторженное удивление. Модест с его обострившейся склонностью к философствованию, отметил, что «вау», видимо, является парным понятием к исконно-русскому «бля», тоже выражающему удивление, но неприятное.
