Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Кесрит
— Ты едешь добровольно? — спросил он с таким видом, словно считал Дункана немного спятившим.
— Нет, сэр, — он сказал правду. — Комиссия беседовала почти со всеми молодыми офицерами, и вот я здесь.
Ставрос поинтересовался, есть ли у него права пилота.
— Да, — ответил Стэн.
— Ты ненавидишь регулов? — спросил Ставрос.
— Нет, — просто ответил он, и это было правдой. Он не любил их, но ненавистью это назвать было нельзя; шла война, вот и все. И Ставрос снова перечитал личное дело Дункана и одобрил его кандидатуру.
Тогда Дункану казалось, что ему невероятно повезло. Прямо с войны, где жизнь все время висела на волоске и где он практически достиг своего служебного потолка — на легкую дипломатическую работу, с гарантированным возвращением домой и пенсией через пять лет службы, пенсией, размер которой в три раза превышает пенсию, о которой только может мечтать простой офицер планетарной разведки. И самое главное, что вызывало наибольший интерес у Дункана — должность в новом колониальном директорате, находящемся под управлением Ставроса, богатство и высокое положение в развивающемся мире: за такое любой человек мог убить или отдать жизнь. И всего-то нужно было терпеть некоторое время общество регулов и хорошей службой добиться благоволения Ставроса. Для этого у него было пять лет, и он намеревался сделать это.
Он не очень боялся, когда ступал на борт корабля регулов. Он прочитал все, что было известно о них, знал, что они неспособны на боевые действия, не жестоки, совершенно безвредная раса. За них воевали воины мри, они же провоцировали конфликты. И, наконец, регулы отозвали мри с театра военных действий и взяли все под твердый контроль. На планете-праматери регулов к власти пришла партия пацифистов. Их сторонники управляли кораблем, на котором летели Ставрос и Дункан, и тем миром, куда они направлялись.
Но за время этого долгого медленного путешествия Дункан познакомился с неведомым ему прежде страхом — постоянным гнетущим напряжением. И он начал понимать, почему в помощники Ставросу назначили офицера планетарной разведки. Он привык к тому, чтобы находиться среди чужих, на него не действовало долгое одиночество, ему было неведомо сомнение, и к тому же ему было плевать на большую политику. Случись что-нибудь, существенной потерей был бы Ставрос, а Стэн Дункан — ничто, жалкий офицеришка, потеря, которую можно списать без всяких сожалений. Его невысокий классификационный номер означал, что он мог говорить врагам все, что знал, и его болтовня не принесла бы никакого вреда землянам: Стэн просто не мог знать ничего существенного. Да и сам Ставрос слишком долго прозябал в жалком университете Нью-Килувы и тоже мало что знал.
А может, — подобные мысли тоже мелькали у него, — Ставрос сам способен без жалости расправиться с ним, если Дункан будет неугоден ему, докажет свою непригодность. Ставрос был дипломатом, а Дункан интуитивно не доверял им: ведь это по их милости сотни и тысячи подобных Дункану шли на войну, на смерть. Возможно поэтому Ставрос не стремился к тому, чтобы переговорить по душам с Дунканом, и обращался с ним как с бессловесной мебелью. Регулы расправлялись со слишком строптивыми или недостаточно сообразительными молодыми помощниками быстро и безжалостно, словно всего-навсего меняли обстановку в комнате.
Страх Дункана рождался ночью, в темноте, в те долгие часы, когда юноша лежал и думал, что за одной дверью стоит на часах регул, чью жизнь он не способен понять, а за другой дверью лежит человек, мысли которого для него не менее загадочны, и этот человек учится мыслить, как регулы, у которых старшие внушают ужас молодым.
Но когда днем они встречались со Ставросом лицом к лицу, Дункан терялся в догадках, как подобные мысли могли прийти ему в голову. Длительное заключение Дункана, постоянная необходимость подавлять свои эмоции — неудивительно, что в его мозгу поселился безотчетный страх.
Стэн только надеялся, что делает именно то, чего ждет от него Ставрос.
Кассета крутилась уже третий раз. Дункан, по словам приветствия, которые он уже мог узнавать, понял, что близится окончание. Ставрос слушал и запоминал. Теперь старик мог бы воспроизвести весь текст по памяти.
— Сэр, — осторожно прервал мысли Ставроса Дункан. — Сэр, наша… — лента кончилась, — наша шестичасовая свобода началась. Может, вы хотите, чтобы я принес что-нибудь из библиотеки или амбулатории?
Он хотел, чтобы Ставросу что-нибудь понадобилось, чтобы можно было провести отпущенное им время вне каюты, ходить, двигаться. Но Ставрос запретил ему появляться там, где можно встретить регулов, запретил ему попытки сближения с командой. Дункан понимал, что подобный запрет — всего лишь предосторожность, не дающая регулам возможности проникнуть в душевный мир землян. — «Пусть мы остаемся загадкой для них», — сказал однажды Ставрос. Но было невыносимо сидеть здесь, когда часы свободы утекали прочь.
— Нет, — сказал Ставрос, убивая все его надежды. Но затем, после секундного колебания, он протянул Дункану одну из лент. — Вот, прошу прощения. Найди мне следующую по каталогу и принеси обе назад. Прогуляйся.
— Хорошо, сэр, — он поднялся и хотел поблагодарить старика за то, что тот понял его желание. Но Ставрос уже снова погрузился в свои занятия, окружающее для него больше не существовало. Дункан немного подождал, а затем через свою комнату вышел в коридор.
Он сделал глубокий вдох, чтобы привыкнуть к непривычным запахам, чувствуя себя чуть ли не на свободе, хотя его окружали стены. Каюты регулов были маленькими, тесными, места в них хватало лишь для тележек. Все вещи размещались так, чтобы их можно было достать сидя. Дункан подавил в себе желание потянуться, упругой походкой пошел по коридору в большой холл. В коридоре он не встретил регулов.
Холл был приспособлен для проведения совещаний, лекций, и, кроме того, здесь была расположена библиотека. Было бы проще, подумал Дункан, встроить консоль управления библиотекой в их комнате, тогда им вообще можно было бы не выходить. Но он был рад, что регулы так не сделали. А может, на корабле есть пассажиры, которые тоже пользуются библиотекой. Он этого не знал. Дункан прочел витиеватые обозначения на кассете, которую он держал в руках, и выбил на перфокарте номер следующей кассеты.
Машина звякнула, последовала небольшая пауза, и кассета выскочила из щели. Затем Дункан вложил кассету в множительный аппарат и машина принялась печатать лист за листом — текст, транскрипция и перевод. Дункан нетерпеливо ходил по холлу, поглядывая на часы. Машина работала гораздо медленнее, чем подобные машины, сделанные землянами. Они такие же, как регулы, — подумал Дункан. Чтобы заполнить время, он стал рассматривать экран дисплея на стене холла. Там высвечивался курс корабля. Изредка картина менялась. И тогда на экране возникали странные ландшафты. Это были миры, где жили регулы. Но на этих изображениях не было видно ни живых существ, ни строений. Все было предусмотрено, чтобы земляне как можно меньше узнали о регулах. Затем на экране снова высвечивался курс корабля, летящего в звездных просторах. Дункан смотрел на карту и думал, что их изоляция — это как бы переход от той жизни, которую он знал раньше, к той жизни, которую трудно себе представить, но которая ждет его впереди. Ведь о том месте, куда они летели, им было известно лишь его название на языке регулов.
