Кейт Лаумер - Похититель тел
— А, конечно. Ты же знаешь, потеря памяти, — он отдернул руку.
— Ничего, что потеря памяти, — отрезала она, — ты не думаешь, что я кого-нибудь еще пускала в спальню, а?
— Не обижайся, — быстро сказал Лафайет, заставляя себя смотреть в угол комнаты, а не на ее фигуру.
Гизель подавилась смешком:
— Ой, мальчик, какой был бы сейчас сюрприз, если бы ты вышел и наскочил на Борако. Один твой вид сводит его с ума от ревности.
— Может, я лучше выйду и поговорю с ним? — предложил Лафайет.
— Не надо слишком-то геройствовать, мой Зорито. Борако пока еще лучше всех владеет ножом, даже несмотря на то что ты его случайно опрокинул. Лучше дай ему время, пусть остынет… — Она подошла к нему, обняла за шею.
— А сейчас лучше поцелуй меня, пока я не остыла, мой любимый!
— А… м-м-м, — протянул Лафайет, когда их губы соприкоснулись. — Я только что вспомнил, что мне нужно…
Гизель сделала быстрое движение, нож блеснул под носом у Лафайета.
— Думаю, ты вспоминаешь не то и не вовремя, мальчик, — сказала она холодно. — Лучше выполняй то, что следует!
— Ты что, все время носишь этот нож при себе? — поинтересовался Лафайет, уклоняясь от занесенного клинка.
— Пока на мне остается последний клочок одежды, чтоб его спрятать, — не без ехидства произнесла она.
— А, — сказал Лафайет. — В таком случае, я имею в виду, что…
— Ты забыл про вино, — сказала Гизель. Она прошмыгнула мимо него, достала бутылку темно-красного цвета, две рюмки на длинной ножке и налила их до краев.
— За наше семейное счастье, — прошептала она и пригубила вино. — В чем дело? Ты не пьешь? — недовольно спросила она, видя, что Лафайет замешкался.
— А… за семейное счастье, — сказал он и выпил.
— А теперь, почему бы нам, э-э, не выпить за… м-м… брачное ложе? — Гизель хихикнула.
— Я потушу свет, — сказал Лафайет и быстро задул свечу.
— Тебе что, неприятно на меня смотреть? — надула губки Гизель. — Ты считаешь меня безобразной?
— Я опасаюсь сердечного приступа, — ответил Лафайет, — можно, я… м-м-м… помогу тебе раздеться?
— Как пожелаешь, кариссимо, — выдохнула она. Пальцы Лафайета прошлись по атласной коже, и шуршащее неглиже оказалось у него в руках. По колену шлепнуло нечто тяжелее чистого шелка — нож в тонких кожаных ножнах. — Теперь бери меня, мой Зорито, я — твоя!
— Ох, я лучше проверю, закрыта ли дверь, — сказал Лафайет, отступая прочь от звука ее голоса.
— Не беспокойся по пустякам в такой момент! — нетерпеливо шептала она.
— Где ты, Зорито?
— А задняя дверь? — настаивал Лафайет, нащупывая в темноте дверную ручку.
— Здесь нет задней двери!
— Я только еще раз проверю, — сказал Лафайет, найдя щеколду. Он распахнул дверь, выскользнул на яркий лунный свет, захлопнул дверь и забил болт на место. За стеной Гизель растерянно звала его, Лафайет быстро спустился с трех крутых ступенек. В тени, футах в пятидесяти от фургона, росло гигантское дерево. От него отделилась грузная фигура Борако.
— Ха! — зловеще сверкнул при лунном свете широкий белозубый оскал. — Выдворила, да? Вот как получается… Так теперь-то я тебя насовсем пристрою. — Борако сорвал с ремня нож и потер его о волосатое предплечье, приближаясь к Лафайету.
— Слушай, Борако, — сказал Лафайет, отступая от него. — Я тебя уже один раз ткнул головой о землю. Видимо, придется повторить…
— В тот раз ты перехитрил меня, — огрызнулся Борако. — Теперь я с друзьями, они будут судьями. — Тут из густой тени выросли три гиганта.
— Ну, раз уж вас четверо, можете сыграть в гольф, — съязвил Лафайет.
Дверь в фургоне непрерывно сотрясалась, раздался пронзительный разъяренный крик, затем гневный стук женских кулачков в стены.
— Эй, ты что с нею сделал? — в голосе Борако звучала угроза.
— Ничего, — ответил Лафайет, — поэтому она и бесится.
Как только шайка бросилась к закрытой двери, Борако, зарычав, набросился на Лафайета. Тот сделал ложный выпад, увернулся и подставил ногу, зацепив ею лодыжку Борако. Путник влетел головой в колесо фургона, и она крепко застряла между большими деревянными спицами. Остальные трое были при деле — они мешали друг другу открыть дверь. Лафайет проскользнул за фургоны, повернулся и дал стрекача, надеясь укрыться в глухом лесу.
3
Битых полчаса О'Лири лежал лицом вниз, скрывшись, как потом он выяснил, в ежевичных кустах, а вокруг то ближе, то дальше раздавались голоса мужчин, обыскивающих кусты. В конце концов их энтузиазм иссяк, и, выругавшись напоследок, они удалились. Наступила тишина. Лафайет выбрался, отряхнул пыль, морщась от разнообразия болевых ощущений, приобретенных за время ночных приключений. Он прощупал пиджак изнутри. Марк III был на месте. Лафайет внимательно вгляделся в темноту вниз по склону. Опасные террасы, образованные в результате выветривания скальных пород, вели вниз.
Он начал спускаться, изо всех сил стараясь не смотреть на черные кроны деревьев внизу. Двадцать минут тяжелого спуска — и Лафайет плюхнулся на широкий выступ отдохнуть.
«Не в форме, — с отвращением подумал он. — Лежу во дворце без всякого движения, только время от времени партия большого тенниса. Старею я от этого. Когда вернусь, придется сесть на диету и регулярно выкладываться. Я буду бегать трусцой рано утром, скажем, десять кругов по садам, пока еще на розах роса, потом хороший легкий завтрак, некоторое время без шампанского, затем, перед ленчем, немного поработаю с нагрузкой…» Он остановился, заслышав внизу, в кустах, слабый звук. Кошка на охоте? Или Борако со своими дружками все еще продолжает поиск?.. Лафайет встал и снова начал осторожно спускаться. Луна зашла за облако. В кромешной тьме он искал точку опоры. Камень сдвинулся под ногой. Он поскользнулся, хватаясь за гибкие корни, неожиданно скатился по крутому откосу и, сильно ударившись, остановился. Мелкие камни вокруг него продолжали катиться вниз.
Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к шорохам, доносившимся сверху. Ночная тишина нарушалась только слабым высоким звуком, будто жужжало пойманное насекомое. Лафайет осторожно встал на ноги. Еще несколько дюймов от места его падения — и выступ обрывался вертикально вниз. По бокам от него было примерно по ярду.
— Ничего себе, О'Лири! Попался, как кур во щи!
Глаза его ухе привыкали к темноте, но внезапно он заметил слабое свечение, исходящее из вертикальной трещины в скале в двух шагах вправо от уступа. Он перегнулся через край, всматриваясь в узкий затененный проем, уходящий в глубь скалы и едва различимый из-за слабого свечения невидимого источника.
