Сборник Сборник - Фантастика, 1963 год
Крабовский взял лист фрелона и провел вертикальную черту. Слева он написал “за”, справа — “против”.
“Посмотрим, где окажется сальдо”, — подумал Крабовский, собираясь написать первое слово.
И тут ему в голову пришла превосходная мысль.
Он даже удивился, что подумал об этом только сейчас.
По существу, профессор пытался обмануть самого себя. Он искал повода, чтобы уйти от окончательного решения. Если бы дело шло только о научной стороне вопроса, он бы не колебался. Но проблема лично для него, Крабовского, была гораздо шире и сложнее, чем для любого другого исследователя.
К альтернативе “верю ли я в формулу с Бледного Нептуна или нет” примешивалось и мучительное чувство любви к Марку.
“Я не могу поверить в эту формулу, — думал профессор, — не могу! Но это значит, что я не верю Марку! Сомневаюсь в нем и в его отношении ко мне”.
Поэтому Крабовский все время пытался уйти от решения или хотя бы оттянуть его на неопределенный срок.
А подумал он вот о чем: “Почему Марк не поделился своим открытием с товарищами? С Александром Вревским и астронавигатором Шубенко? Ведь это не только естественно, но и единственно верно. Иначе нельзя! Нужно обо всем расспросить Марка. А там посмотрим!..” “Все-таки почему он им ничего не сказал? Или сказал? Конечно, ему могло что-нибудь помешать…
Вревский как будто заболел и остался в госпитале на Луне. Да, это нужно будет выяснить”.
Крабовский сразу повеселел. Он облегченно вздохнул, включил осветительные панели и пододвинул к себе снимки, чтобы еще раз тщательно их просмотреть.
Марк вернулся уже поздно вечером. Он выглядел очень усталым, но держался гораздо увереннее и тверже, чем утром. Вероятно, он успокоился и успел о многом поразмыслить. Крабовский поймал себя на том, что заранее предвзято относится к Марку.
Точно собирается в логическом единоборстве уличить его во лжи.
— Ты, наверное, уже собираешься укладываться, дядя? — спросил Марк, входя в кабинет.
— Нет, Марк. Ты же знаешь, что я ложусь очень поздно. Нам нужно поговорить.
Марк направился к креслу.
— Скажи, мой мальчик, — спросил Крабовский, как только Марк сел, — что думают по поводу всего этого твои товарищи?
Марк неопределенно пожал плечами и как-то смущенно и нерешительно промямлил:
— Алик тяжело заболел сразу же после того, как мы возвратились в Систему. Мы оставили его у Вотерса на восьмом Лунном космодроме… Как только его состояние улучшится, я ему обязательно сообщу.
— А Шубенко?
— С ним я говорил… Позавчера.
— Ну?
— Все это очень сложно, дядя. Мне трудно тебе объяснить! Во всем этом нет ни малейшей логики… Совсем иные, не знаю, как это выразить…
Крабовский чувствовал, что Марк говорит с трудом, борется с чем-то для него неприятным.
— Здесь совсем иные мотивы, — продолжал он уже какой-то скороговоркой, точно перескочив через невидимое препятствие, — все очень сложно…
— Я отказываюсь тебя понимать, — сухо сказал Крабовский.
В нем постепенно росло раздражение. Он хотел еще что-то добавить, вероятно, более резкое, но Марк остановил его жестом руки.
— Шубенко не хочет об этом ничего знать! — сказал он твердо и зло. — Эх, если бы Алик был здоров! Шубенко какой-то скользкий тип… Понимаешь, дядя, он очень всем заинтересовался, все смотрел и выспрашивал, а потом сказал, что нам лучше обо всем этом молчать. По крайней мере некоторое время.
— Но почему? — тут уж Крабовский действительно ничего не мог понять.
— Ах, дядя! Почему, почему… Да разве ты веришь этому? Даже ты! Вот Шубенко и считает, что незачем набрасывать тень недоверия на наш великолепный эксперимент по проверке следствия Райша. Все равно нам никто не поверит. Этому ведь просто нельзя поверить, невозможно. А доказательств никаких!
— Позволь, а это? — возразил Крабовский, указывая на пачку снимков.
Марк безнадежно махнул рукой.
— Снимки — это не доказательство… Наш агрегат синемапамяти не запломбирован.
— То есть как это? — Крабовский все еще ничего не мог понять.
“Час от часу не легче, — думал он, — синемапамять перед отлетом пломбируется, а пломбу может снять лишь доверенное лицо Академии наук. Да и то только на Земле”.
— Тут целое сплетение нелепых случайностей, — продолжал Марк. — Я не знаю, как это получилось.
Но Алик был не осторожен. Он попал под облучение.
— Как это случилось?
— Я не знаю. Я дежурил у гравилокаторов и был очень занят. Когда я вернулся в салон, то Алик лежал с окровавленной головой на полу. Агрегат синемапамяти был тоже разбит… Почти вдребезги. Я поднял Шубенко. Он к тому времени уже седьмые сутки находился в анабиозе. Алик только раз пришел в себя. И то ненадолго. Он сказал, что внезапно ослеп и упал. Я спросил его, чем он занимался до того, как упал. Алик ответил, что собирался уложить синемапамять в контейнер абсолютной жесткости, куда только что отправил катушки с записью.
— Зачем он собирался это сделать?
— Так всегда делают при подходе к Системе. Мало ли что может с нами случиться… Документы должны уцелеть… На чем я остановился?
— Что Алик вдруг ослеп, стоя у агрегата, и упал.
— Ах, да! Я спросил его, где он попал под облучение.
— А почему ты думаешь, что это облучение?
— Я исследовал глазное дно. Анализ латентных изменений свидетельствует о мгновенном лучевом ударе.
— Нейтроны?
— Нет, скорее ро-мезоны. Мы стали думать, где это могло произойти. Алик ничего не мог припомнить. Лишь однажды, это было еще на Бледном Нептуне, когда я летал на разведракете над островом, Алик вышел в пространство. Он хотел, как говорится, подышать свежим воздухом. Никакой опасности в этом не было, так как на нем был скафандр высшей защиты. Тут-то он и почувствовал мгновенную вспышку и резь в глазах, это было как раз над островом, но так как все сразу же прошло, он не обратил на это внимания.
— Но ты же сам говоришь, что на нем был скафандр высшей защиты!
— Эта защита хороша против чего угодно, но не против ро-мезонов. В природных распадах они не встречаются, вот И не предусмотрели фильтра… Ведь это тоже загадка: откуда на проклятом острове источник ро-лучей? Сейчас мне начинает казаться, что Алик пострадал от того самого пучка лучистой энергии…
— Да, действительно стечение обстоятельств… Так что же было дальше?
— Алик опять впал в забытье. Мы оставили его на Луне… Вотерс говорит, что он выздоровеет и будет жить и наслаждаться. Но не раньше чем через год.
— Ну, хорошо, положим, что Алик разбил прибор, как же ты получил эти снимки?
