Морин Макхью - Дитя миссионера
Следующие два дня я очень много сплю, просыпаюсь, пью бульон и снова засыпаю. Когда я просыпаюсь, Хальци рядом нет, хотя на. полу лежит стопка одеял. А если я просыпаюсь и слышу ее, то снова притворяюсь, что сплю‹ и действительно засыпаю. Но потом я уже не могу больше спать. Туле, женщина ‹S заботливыми руками, которая предоставила мне постель, спрашивает меня, дать мне платье или рубашку. Я провожу ладонью по стриженым волосам и прошу рубашку. Но говорю ей, чтобы.называла меня Яханна.
Мне приносят мою рубашку, аккуратно зашитую. А мое серебро они брать не хотят.
И наконец, ко мне приходит Хальци. Я сижу на кровати, на которой так долго спала, и лущу фасоль. Меня смущает, что я сижу в рубашке и лущу фасоль, хотя я и фасоль лущила, и одежду чинила, и другую женскую работу делывала в мужской одежде. Но это было уже давно.
Она входит недоверчиво, как птичка, и говорит:
- Яхан?
- Садись, - говорю я и тут же об этом жалею, потому что сесть можно только на мою кровать - другого места нет.
Мы обмениваемся обычными вопросами «как себя чувствуешь» и «что ты делала». Она туго завернута в вуаль, хотя здесь женщины не ходят в вуалях повседневно.
Наконец она обиженным голоском говорит:
- Ты могла бы мне сказать.
- Яуже много лет даже и не думала кому-нибудь говорить. Ядаже уже почти думала о себе не как о женщине.
- Но я же не кто-нибудь!
Она обижена. Иоткуда ей понимать, что в битве бок о бок можно стать близкими товарищами и ничего не знать друг о друге?
Громко, очень громко щелкают стручки фасоли. Ядумаю, не попытаться ли объяснить, как я обрезала волосы, чтобы сражаться вместе с Тревином, как узнала еще задолго до смерти Тревина, чтобитва делает людей чужими для самих себя. Хет говорит, что жизнь держится на мелочах, вроде того, что я для женщины была высока и плоскогруда, и что командир ополчения в Баштое увидел меня, стриженную и полуголодную, и решил, что я мальчик, и я стала им. Щелчок стручка. Япровожу пальцем по его длине, и фасоль сыплется в миску.
- У тебя солнечный ожог почти прошел, - говорит она, чтобы прервать молчание, и почему-то ярко вспыхивает.
Ямогу ее понять. Она вообразила себе, что влюбилась.
- Ты. меня прости, детка, - говорю я. - Яне хотела тебя огорчать или смущать. Мне, знаешь, и самой как-то неловко.
Она смотрит на меня искоса.
- А отчего тебе неловко? ..
- Это как будто ходить без одежды - когда все знают. А мой род теперь истреблен, И я всегда чужая, где бы ни была… - Она смотрит, не понимая, и я сдаюсь. - Это трудно объяснить.
- А что ты теперь будешь делать? - спрашивает она.
Явздыхаю. Этот вопрос давно уже вертится у меня в голове. Здесь точно не накопить денег на проезд до материка.
- Не знаю.
- Ярассказала про тебя бабушке, - говорит Хальци. - Иона сказала, что ты можешь жить с нами, если будешь хорошо работать. Яей сказала, что ты очень сильная- Снова щеки полыхают, и она торопится сказать:- Это маленькая ферма, и когда-то она была получше, но теперь там только бабушка, но мы можем помочь, и я думаю, мы можем стать с тобой подругами.
На долгом пути к Баштою я поняла одно: пусть все будет хуже некуда, но, если думать только о ближайшем будущем, в конце концов - иногда - найдется выход.
- Ябыла бы рада, детка, - говорю я совершенно искренне. - Рада была бы с тобой подружиться.
Кажется, будущее точно держится на мелочах.
Maureen F. McHugh. «The Missionary's Child». © Davis Publications, Inc., 1992. © Перевод. Левин М.Б., 2002.
This file was created with BookDesigner program [email protected] 02.12.2008
