Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (Рассказы)
— Зачем пришел? — не слишком-то гостеприимно спросил Тимофеев.
— Витек, — грустно промолвил Лелик. — У меня несчастье.
— У меня тоже, — тяжко вздохнул Тимофеев.
— И у меня, — вставил со своего табурета Подмухин.
Все замолчали. Всем хотелось лечь куда придется и умереть. Всем хотелось, чтобы поскорее кончилось это холодное заснеженное утро, а с ним и зима, а с ней — и полоса неудач.
— Барахло твой прибор, — нарушил тишину Подмухин. — В принципе, барахло. А сам ты…
— Это что? — с печалью в голосе поинтересовался Лелик.
— Онлайн-детектор, — обронил Тимофеев. — А чуть левее — кандидат наук Подмухин.
— А-а… — с уважением сказал Лелик.
Он чуть отклеился от стены, оставив на ней сырое пятно талого снега, протянул руку и задел пальцем свисавший со стола датчик, просто так — без задней мысли, не преследуя никакой иной цели, кроме шалости. В тот же миг с Подмухина свалились очки, а сам он шерстистым носорогом двинулся на оторопевшего Лелика.
— Мама миа! — пискнул тот. — Он что, ошизел?!
— Молчать! — коротко рявкнул Подмухин, хватая Лелика за отворот полушубка и волоча к столу.
— Эй, эй! — забеспокоился Тимофеев. — Полегче там!
Лелик, прижатый озверевшим кандидатом наук к столу, обреченно взбрыкивал, словно свежеподкованный жеребец. Подмухин же, часто сопя, приладил первый датчик к вибрирующему Леликову запястью и теперь пытался найти в его одеждах участок для размещения второго. На мгновение он обернулся, чтобы приковать Тимофеева к месту взглядом налитых кровью глазок.
— Синусоида! — закричал он шепотом. — Синусоида, ты понял? Этот обормот — онлайнер в чистом виде!
Тимофеев попятился и сел мимо дивана. Подмухин выпустил Лелика на волю и принялся шарить по полу в поисках очков. Первый официально зарегистрированный онлайнер тихонько поскуливал, жалобно поглядывая на зловеще подмигивающий единственным глазом керогаз.
— В машинный зал! — скомандовал Подмухин, запихивая очки на место. — К Цыпе!
— Дайте мне одеться! — возопил Тимофеев.
— Не хочу никуда! — верещал Лелик. — В пивбар хочу! У меня несчастье!
— Молчать! — гремел Подмухин. — У всех несчастье!
Срывая двери с петель, снося попавшие на встречу материальные объекты типа урн и одиноких беглецов от инфаркта, сминая утренние очереди на коммунальный транспорт, пользуясь входами для детей и престарелых, они неслись на рандеву со строптивым компьютером шестого поколения. Подмухин цепко держал за руку Лелика, будто боялся растерять его по дороге, а Тимофеев зачем-то тащил под мышкой онлайн-детектор. Так они и ворвались в вычислительный центр, чтобы прекратить свое неудержимое, под стать селевому потоку, движение в трех шагах от поблескивавшего изысканным дизайном, равнодушно мерцающего лампочками Цыпы. С их одежд на стерильно чистый фальшпол хлопьями опадал снег. Девочки-операторши порскнули врассыпную, а старший электроник, на которого долго и напрасно грешил начальник центра за нерадивое поведение Цыпы, на всякий случай отступил за блок кассетных накопителей и укрылся там.
Подмухин выпростал из рукава дубленки палец и нажал клавишу первоначальной загрузки. Цыпа с некоторым оживлением поморгал неоновыми глазенками и объявил металлическим голосом:
— Операционная система «Памир» к работе готова. Говорите!
— Здорово, Цыпа! — гаркнул Подмухин.
— Здоровее видали, — холодно ответил компьютер. — Говорите!
— А ну, — не унимался кандидат наук. — Сколько будет трижды три?
Цыпа молчал, вяло подмигивая.
— Девять, — сообщил он наконец и добавил брезгливо: — Какая гадость… — Но тут же поправился: — Говорите!
— Вот видите? — возликовал Подмухин. — Не желает работать? Где это слыхано, чтобы компьютер с десятитрилионным быстродействием перемножил одно число на другое в течение двадцати секунд?
— А что? — осторожно спросил затюканный Лелик. — Долго?
— Темнота и плесень, — презрительно произнес Подмухин. — Хотя и онлайнер.
— Послушайте, Подмухин! — не утерпел Тимофеев, от негодования сорвавшись на «вы». — Между прочим, вы кандидат наук, а хамите, как работник военизированной охраны! Вы мне лужу на полу сделали! Никакая порядочная машина с вами работать не захочет! Поразительно, как вам еще наручные часы не врут?!
— Врут, — потрясение вымолвил Подмухин. — И ключ в дверном замке проворачивается…
— Вот-вот! — мстительно возрадовался Тимофеев. — А Лелик у нас хотя и не подарок по причине глупости и крайней молодости, но в онлайнеры все же угодил?
— Почему? — убито спросил поникший Подмухин.
— Да потому что для него детский конструктор — вершина инженерной мысли! Это же дитя природы, и то, что Земля имеет форму шара, для него лишь одна из гипотез! А вы электронику знаете как таблицу умножения, и она для вас не чудо, а занюханная до дыр записная книжка, и Цыпа для вас лишь ящик, который почему-то барахлит…
— Про ящик я уже слышал, — надулся Подмухин.
— Да что там говорить! — с досадой воскликнул Тимофеев. — К машине, как и к человеку, подход нужен…
Тем временем, Лелик, притомившийся от происходящих вокруг него словопрений, присел на краешек операторского пульта и вытащил из кармана полушубка сигарету.
— Такая вот почешиха, — доверительно сообщил он Цыпе и закурил.
— Да уж… — буркнул тот. — Говорите!
— Брось ты, ей-богу, — продолжал Лелик. — Разве у тебя неприятности? Вот у меня… Слушай, ты, часом, не знаешь, сколько будет тысяча девятьсот шестьдесят пять в ква…
— Три миллиона восемьсот шестьдесят одна тысяча двести двадцать пять точка ноль, — торопливо сказал Цыпа. — Зачем тебе это? Говорите!
— Это год моего рождения, — вздохнул Лелик и стряхнул пепел себе под ноги.
Электроник за накопителями застонал.
— Почему в квадрате? Говорите!
— Жизнь такая, как в квадрате: куда ни ткнись, везде стенка…
— Ты трехмерная фигура, — заметил Цыпа. — Поэтому ты, вероятно, ощущаешь себя помещенным в трехмерное замкнутое пространство, предположительно в куб. Хочешь, посчитаю тебе куб того же числа? Говорите!
— Спасибо, не надо, — горько усмехнулся Лелик. — Умный ты, хорошо тебе…
— Да уж чего хорошего! — сардонически откликнулся Цыпа. — Твои неприятности с минуты на минуту кончатся, а мне тут всю жизнь до списания коптить… Говори… если хочешь.
Во время этого диалога подмухинская нижняя челюсть отвисала все больше и больше, пока не зашкалилась, а ликование Тимофеева перехлестывало через всякие мыслимые пределы.
