Михаил Грешнов - Волшебный колодец (сборник)
Баттли не нашел, что сказать.
— А еще, — фыркал генерал, — дельфинам приписывают чуть ли не человеческий интеллект…
Однако повторные испытания не состоялись. Гарри отказался от опытов, потребовал возвращения в человеческий облик. Уговоры профессора, ссылки на контракт не помогали. Гарри настаивал на своем.
В окно лаборатории Глен видел, как шеф крупными шагами шел от вольера. «Ко мне…» — мелькнуло в его голове. Дверь открылась. Баттли подошел к Глену:
— Образумьте его, — попросил он. — Докажите Гарри, что выход для него в беспрекословном повиновении. Поставьте перед совершившимся фактом. Вы его друг, вам это сделать легче, чем мне.
— Но, мистер Баттли… — Глен в это утро не был настроен мирно, предложение шефа показалось ему бесстыдным, и он тут же решил воспользоваться советом профессора — оперировать только фактами. — Гарри посчитает нас преступниками!
— Как вы сказали? — Баттли посмотрел ассистенту в глаза.
— Убийцами.
— Глен… у вас рискованный выбор слов.
— Ну, а если? — настаивал Глен. — И ради чего? Чтобы экспериментом пользовались военные? Эти гонки с торпедами!..
— Не будьте наивны, Глен, — попытался успокоить его профессор. — Нам подсунули эту программу. Поймите: вы и я находимся в услужении. Ради долларов, Глен. И Гарри погиб из-за денег. Чистой науки нет, Глен, запомните.
Впервые шеф заговорил о деньгах, и, как показалось Глену, он понял профессора: Баттли так же ничтожен, как и он, Глен Эмин, находится в тех же руках, что и Глен и все в Институте. Пожалуй, Баттли не так презирает деньги, как ненавидит их, потому что делал за деньги и делает все, что от него потребуют. Это были путы, золотая цепь, которую ни разорвать, ни сбросить с себя. Профессор жалок в такой же мере, как Глен и как Гарри Пальман.
Но Глен не дал увлечь себя жалости. Главное в том, — и это Глен видел с необычайной ясностью, — что оба они преступники. Наука? — говорит Баттли. — Но ведь наука не должна идти по трупам людей! Они с профессором убили Гарри, сделали преступление. Это уничтожало Глена, вышибало из-под него почву.
— Идите! — настаивал Баттли.
Глен молча пошел к вольеру. В голове его было пусто. Что он скажет Гарри? Что может сказать?
— Старина… — начал он фамильярно, склонившись к дельфину.
Маленькие круглые глазки животного немигающе глядели в его зрачки, плавники шевелились, поддерживая голову дельфина над поверхностью. Голос Глена осекся. Ему вдруг почудилось, что перед ним нет Гарри, нет давнего друга — ничего нет человеческого, и его «старина» нелепо, чудовищно перед дельфином.
— Гарри… попробовал он назвать животное человеческим именем. Но и это было плохо: дельфин разжал челюсти, унизанные сотней зубов.
Все же Глен пересилил себя.
— Гарри, — сказал он. — Надо продолжать опыт.
— Нет, — передал Гарри отказ азбукой Морзе.
— Почему, Гарри? — спросил Глен, чувствуя, что голос его выравнивается, но по-прежнему ощущая холод в душе: ничего человеческого не было в их разговоре.
— С меня довольно, — ответил Гарри. — Плавать вперегонки с эсминцами — с меня хватит…
— Но ведь не в этом главное.
— В этом! — ожесточенно ответил Гарри. — Больше я не хочу. Верните мне мое тело.
— Гарри.. — Глен чувствовал, что ему трудно лгать.
— Я не все сказал, Глен, — перебил Гарри. — Может, я согласился бы еще плавать, обгонять торпедные катера и делать все, что они там придумают. Но причина в другом, пойми меня, Глен. Я боюсь. Я в постоянном ужасе. Я исчезаю, Глен. Может быть, не могу объяснить тебе, но я исчезаю, растворяюсь в дельфине — мое человеческое сознание гаснет. Вчера я укусил Лисси…
Лисси — один из пяти дельфинов, приручавшихся в океанариуме.
— Лисси мне ничего не сделал, — продолжал Гарри. — Я не должен был кусать Лисси!.. Теперь я думаю над этим, и меня берет страх. Я становлюсь животным. Вот и сейчас не могу припомнить имя своей дочурки… Верните мне мое тело, Глен. Я погибаю!..
— Гарри… — Ужас сковал Глена настолько, что он еле шевелил языком. — У тебя нет тела, Гарри, оно погибло. Ассистенты плохо сделали швы… — Глен чувствовал, что не надо говорить об ужасных подробностях, но уже не мог остановиться, его подхлестывал страх, передававшийся от чудовища, шевелившего плавниками и глядевшего на него парой пустых, точно дыры, глаз. — Гангрена сделала остальное, Гарри, у тебя нет тела… Нет тела! — повторил Глен, завороженный пустотой и ужасом глядевших на него глаз.
Четыре часа спинной плавник Гарри резал воду океанариума. Бассейн был круглый, и Глену, все это время остававшемуся на берегу, казалось, что Гарри закручивает невидимую спираль, и в какую-то секунду спираль разомкнется, произойдет что-то непоправимое.
— Гарри! Гарри! — звал он по гидрофону, но ответом была лишь белая вспененная полоска, там и тут мелькавшая на поверхности.
Глен был в отчаянии: может быть, вызвать Баттли? А что Баттли мог сделать?
Но вот Глену показалось, что круговое движение вдруг нарушено. Гарри приближался к нему. Глен поднялся со скамьи, надеясь поговорить с ним. Но дельфин, приблизившись к Глену, резко переменил направление. На глазах убыстряя ход, он разрезал океанариум по диаметру, как пуля, вырвался из воды и, перемахнув через сетку, исчез в океане.
Глен остановил машину на улице Вознесения. Боже мой, кто и почему придумал название этой улице? Может быть, потому, что она всползала на холм и дома возносились один над другим, как ступени гигантской лестницы?..
Глен приехал сюда по поручению, директора института. В кармане у него чек на двадцать тысяч долларов, — часть от недовыполненного контракта, — выписанный на имя Анны Амади Пальман, вдовы погибшего Гарри. Глен должен передать чек в руки Анне и выразить ей соболезнование по поводу гибели мужа от кровоизлияния в мозг, — таковы инструкции, данные Глену.
Где же дом сто пятнадцать? Глен заметил, что идет по четной стороне улицы, перешел на другую сторону. Улица здесь подбиралась к вершине холма. По сторонам все жилые дома, переполненные людьми, словно сотами ульи.
Дом сто пятнадцатый он нашел в глубине двора-семиэтажную коробку без лифта, с неопрятными маршами лестниц. Рой замурзанных мальчуганов, девчонок увязался было за Гленом, но подниматься по бесконечной лестнице было скучно, на каждой площадке кто-то из них отставал, перекликаясь с теми, кто оставался внизу, и потихоньку, чтобы не видел приезжий, сплевывая сквозь прутья, стараясь попасть на перила нижнего этажа и на головы сверстников. «Какой ужас!» — думал Глен, стараясь не прикасаться к перилам,
