Владимир Губарев - Гея: Альманах научной фантастики
Словно ледяная бездна распахнулась под ногами — мной овладела неожиданная яростная скорбь по этому человеку, ставшему жертвенной пешкой в игре безжалостных сил. Скорбь, требовавшая немедленного отмщения. Но что я мог поделать? Тиски сжимались. Машина продолжала медленно — издевательски медленно — двигаться по пляжу.
Итак, убийство местного. И убийца, обнаруженный на месте преступления. Скорее всего, по замыслу невидимого режиссера этого спектакля, от неотвратимого суда Линча меня могло спасти только какое-нибудь важное признание или согласие работать на них. Труп неизвестного, лежащий на «моем» чердаке, должен был полностью деморализовать меня и побудить к капитуляции. Все так, меня окружила не полиция, а оперативники АрмКо, Комитета вооружений, и этот театр под открытым небом — лишь продолжение шантажа, начатого в Хард-Баргине. Видимо, я им очень нужен. Вряд ли мои противники доведут дело до суда Линча. Если бы требовалось просто убрать меня, они могли бы придумать менее гнусный способ, не обязательно подразумевающий убийство невинного лица. Значит, последуют разговоры. А мне остается быть предельно осмотрительным. Пока я спокоен и собран — жизнь продолжается. Но любое резкое движение наверняка повлечет за собой автоматную очередь.
Мысли, которые я излагал сейчас столь долго, промелькнули в моей голове со скоростью падающей звезды. Просто удивительно, как опасность спрессовывает время. Очень может быть, что машина ехала с нормальной скоростью. Но мне казалось — она еле ползет. В считанные мгновения я успел перебрать несколько вариантов поведения, просчитать десяток моделей возможного развития событий. Вереницей ярких кадров на экране моей памяти промелькнули все перипетии прошедшей недели. А машина продолжала ползти…
Неделю назад, пятого марта, я в компании Володи Фалеева и Эдика Касабяна вышел из багамского «челнока» и спустился по трапу на летное поле аэропорта Нассау. Наш прилет в «столицу атлантических аукционов» на этот раз вовсе не был связан с продажей военной техники. Мы должны были принять участие в Международном совещании по компьютерному гангстеризму. Этот вид диверсионной и вредительской деятельности в последнее время получил небывалое распространение. Программы-«вирусы», «черви», «жуки», «скворцы», «пестициды», «вампиры», «черные дыры», «потрошители», «мины», «торпеды»… — каких только ухищрений не придумали мастера информатики для того, чтобы взломать защиту чужого компьютера, найти ходы в тайны своих противников. Програм-мы-«лазутчики» проникают в секретные базы данных и черпают оттуда информацию, одновременно портя компьютерную память или попросту уничтожая ее. При этом выходят из строя линии управления промышленностью и энергетикой, ученые получают ложную информацию и делают на ее основе ложные выводы, вооруженные силы готовятся к нанесению ошибочных боевых ударов (были случаи кровопролитных столкновений, вызванных компьютерными провокациями), политики строят кошмарные предположения — словом, на планете воцаряется информационный хаос. Мировая политика всегда была беременна подозрительностью, а сейчас атмосфера домыслов накалилась до предела — того и гляди цивилизация скатится к глобальной военно-политической конфронтации, и мы снова вернемся к тому аду, от которого так долго и мучительно уходили. Вот и собираются лучшие компьютерщики планеты на совещания, где постоянно ставится один и тот же вопрос: как положить конец этому безобразию?
Нас с Володей не назовешь асами информатики. Впрочем, мы здесь и не для того, чтобы заниматься «софтвером». Присутствовать на подобных совещаниях нас обязывает статус экспертов КОМРАЗа по безопасности. А вот Эдик — самый настоящий компьютерный гений. Нет такого компьютера, с которым он не смог бы договориться. Нет такой машины, которую он не знал бы, как свой бумажник. Нет такого компьютерного языка, которым он не владел бы, как родным армянским. Основное место работы Касабяна — Всесоюзное объединение «Информатика» в Москве, где он трудится обыкновенным программистом и о высоких должностях слышать не хочет. Однако ни одно международное совещание по компьютерному гангстеризму не обходилось без Эдика. На его боевом счету — десятки обезвреженных «мин» и «торпед».
Я лично в Нассау второй раз. Известно: запахи активируют память. Как только мы отъехали от аэровокзала и я вдохнул сладковатый аромат цветущих растений, воспоминания обрушились на меня. Эх, если бы можно было по желанию выключать память!
Мой первый прилет в Нассау был совсем не радостным. Тогда я изрядно наломал дров, и меня вполне могли бы выпереть из КОМРАЗа, но вступился Фалеев, и я получил лишь строгое взыскание — плюс отстранение на год от оперативной работы.
Фалеев… Старый добрый друг Володька Фалеев, которого я мысленно успел похоронить, увидев неподвижным в салоне «Стратопорта». А он был лишь «отключен» и парализован курареподобным ядом: сработала растворимая иголка, которой кто-то — теперь-то я знаю кто! — выстрелил в Фалеева из инъект-пистолета. Впрочем, то, что я спутал беспамятство со смертью, было не единственным моим промахом. Главное — я прокололся и нечаянно дал моим противникам понять, что владею важнейшей информацией. Все дальнейшие события — беготня по «Стратопорту», гамма-пушка и страшная угроза, нависшая над пассажирами, псевдосмерть человека, коего я прозвал «неумехой», — проистекли исключительно из моего прокола, и понятно, что винить я мог только себя. А чего стоит возня в туалете с компом и полиэтиленовым пакетом! И последовавший комический эпизод, который превратил драматическую дуэль профессионалов в фарс. Я ведь чуть не убил старушку американку, которая рвалась в туалет, из последних сил сопротивляясь поносу. Я не нанес ей увечий, но все же сшиб с ног, а испуг и победившая диарея поставили точку в этой истории.
Тогда я не уехал дальше аэропорта Нассау. Меня задержали прямо на летном поле и препроводили в полицию, где я узнал о предъявленных мне обвинениях. Немотивированное вмешательство в работу экипажа «Стратопорта», создавшее критическую ситуацию, нападение на бармена, нанесение ущерба имуществу авиакомпании, наконец, атака на пассажирку — этого хватило. Потом я долго замаливал грехи, доказывая честной рутинной работой, что еще могу пригодиться КОМРАЗу. А попав наконец снова в рабочий кабинет в женевской штаб-квартире Комитета по разоружению, я первым делом отыскал свой личный файл и вызвал на дисплей терминала мое собственное досье. Изумление мое было весьма велико. Да, факт взыскания нашел свое отражение в файле. Но одновременно с этим, оказывается, я был удостоен медали Покровского — это высокая честь, ибо сию награду, именуемую «Самая последняя война», вручают только за выдающиеся заслуги в деле избавления человечества от глобальной военной угрозы. Я затаил обиду на своих коллег в Москве, которые не соизволили сообщить мне о таком событии, и одновременно преисполнился гордостью. Значит, вся эта эпопея в «Стратопорте» была не напрасной. Значит, мои муки с шифровкой Олава имели какой-то смысл…
