Джон Уиндем - Ступай к муравью (сборник)
— Да, — подтвердила я, — он был летчик испытатель. Это случилось через шесть месяцев после нашей свадьбы всего за месяц до истечения срока его контракта с фирмой. Несколько недель после этого я жила у своей тетки. Я… Не очень хорошо помню это время в подробностях — мне было… не до того. Но я очень хорошо помню, что в один прекрасный день я проснулась и поняла, что дальше так жить нельзя, что я должна чем-то заняться, должна работать, что бы хоть немного отвлечься. Доктор Хейлер — он заведовал Рэйчестерской больницей, где я работала до замужества, — сказал, что будет рад, если я вернусь к ним. И я вернулась. Работала очень много, чтобы меньше времени оставалось для воспоминаний… Это было месяцев восемь назад. Доктор Хейлер завел речь об одном препарате, который удалось синтезировать его другу, и я предложила испробовать препарат. По его словам препарат мог оказаться нужным и полезным. Мне очень хотелось принести хоть какую то пользу с тех пор как. И вот мне представился случай. Все равно рано или поздно кто-то должен был испробовать его. Словом, я подумала, что могу испытать его на себе — меня не очень волновали последствия…
— Что это был за препарат? — прервала меня врач.
Он назывался «чюнджиатин», вы что-нибудь слышали о нем?
Она отрицательно качнула головой.
— Это наркотик, — объяснила я. — В натуральном виде его можно было получить из листьев дерева растущего где-то на юге Венесуэлы. Случайно на него наткнулось племя индейцев. Несколько человек садились в круг и жевали листья. Потом они впадали в наркотический транс, который продолжался три-четыре дня. Во время транса они были совершенно беспомощны, поэтому за ними следили как за младенцами. Так делалось всегда, потому что индейцы… По их преданиям чюнджиатин освобождает дух от оков плоти, дает ему возможность свободно парить в пространстве и времени и обязанность присматривающего за телом заключается в том, чтобы не дать другому блуждающему духу завладеть телом пока его настоящий хозяин отсутствует. Когда бывший в трансе приходил в себя, он обычно рассказывал о своих «потусторонних» путешествиях и «чудесах», которые ему довелось увидеть. «Потустороннее» существование запоминалось во всех подробностях и было довольно… напряженным, насыщенным… Друг доктора Хейлера пробовал препарат на лабораторных животных, варьировал дозы и вероятно препарат оказывал какое-то действие на нервную систему, но какое? Вызывал ли он наслаждение, боль, страх, или наоборот отсутствие всего этого? Это мог рассказать только человек, и для этого я решила испробовать его на себе.
Я умолкла. Взглянула на их серьезные озадаченные лица, потом на свою тушу в розовой хламиде.
— Оказалось, препарат создает странную комбинацию абсурда, гротескной символики и детализированной реальности…
Сидящие передо мной женщины были искренни и… по-своему честны. Они пришли сюда, чтобы выяснить причину аномалии… если сумеют.
— Понимаю — проговорила «моя» врач. — Вы можете назвать нам точное время и дату этого… эксперимента?
Я назвала, и после этого было еще много, очень много вопросов.
Больше всего в этом «научном исследовании» меня раздражало почти полное игнорирование моих вопросов. Хотя, чем дальше, тем менее уверенно они себя Чувствовали, на все мои вопросы или не отвечали вовсе или — вскользь, уклончиво, с какой то небрежной досадой. Лишь когда мне принесли столик с едой, они оставили меня в покое. Мне стало ужасно грустно, и я впала в какое-то тоскливое забытье…
Разбудили меня суетящиеся вокруг койки «карлицы», водрузили на «троллик» и выкатили из палаты, а потом из блока. Там нас ожидала розовая «скорая», точь-в-точь такая, на которой меня сюда привезли. Когда «троллик» вместе со мной закатили в машину трое «карлиц» забрались туда уселись на привинченные к полу стулья и тут же принялись о чем-то оживленно болтать вполголоса. Они так и проболтали всю дорогу, не обращая на меня никакого внимания.
Мы миновали большое скопление блочных строений, а мили через две въехали в парк через разукрашенные ворота. С одной стороны он почти ничем не отличался от уже знакомой мне местности: те же аккуратные газоны, цветочные клумбы. Но здания здесь были другие, не блоки, а маленькие домики, различающиеся по своему строению. Место это вызвало странную реакцию у сопровождающих меня «карлиц» — они разом притихли и стали оглядываться вокруг в каком то благоговейном страхе.
Шофер притормозил, и видимо спросил у амазонки везущей тележку с известкой, куда ехать дальше. Она ответила ему и улыбнулась мне через окошко. Мы немного попетляли между домиками и, наконец, остановились перед небольшим двухэтажным коттеджем.
На этот раз мы обошлись без «троллика». Ассистентки с помощью шофера вытащили меня из машины, поставили на ноги, и, поддерживаемая со всех сторон, я с трудом протиснулась в дверной проем и очутилась в красиво убранной комнате. Седая женщина в пурпурном шелковом платье сидела в кресле-качалке у камина. По морщинистому лицу и ладоням было видно, что ей уже немало лет, но смотрела она на меня живыми внимательными нестарыми глазами.
— Входите моя дорогая — приветливо сказала она неожиданно звонким голосом.
Она кивнула на кресло возле себя, но, взглянув на меня еще раз, с сомнением покачала головой.
— Наверное, вам будет удобнее на кровати. Я взглянула на кровать с недоверием.
— Вы думаете, она выдержит? — спросила я.
— Полагаю, да, — ответила она, впрочем, не слишком уверенно.
Мои провожатые помогли мне взобраться на это ложе — лица у них при этом были озабоченные, — и, когда стало ясно, что кровать выдерживает мои вес (хотя она и заметно прогнулась), застыли возле меня, словно охраняя от кого-то. Седая женщина знаком велела им оставить нас и позвонила в маленький серебряный колокольчик. Крохотная фигурка — чуть больше метра ростом — показалась в дверях.
— Будьте добры темный шерри Милдред — повелительно произнесла женщина. — Вы ведь выпьете шерри дорогая? — обратилась она ко мне.
— Да… Да, конечно, благодарю вас — слегка растерялась я. — Простите, мисс… или миссис?…
— О, мне, конечно, следовало сначала представиться. Меня зовут Лаура. Вы же насколько я знаю, Орчиз. Мама Орчиз, не так ли?
— Так они меня называют, — неохотно и с еле сдерживаемым отвращением сказала я.
Вошла крохотная горничная с серебряным подносом, на котором стояли полупрозрачный графин и два бокала. Горничная наполнила оба бокала, а пожилая дама переводила взгляд с нее на меня и обратно, словно сравнивая нас. Странное не передаваемое словами выражение промелькнуло у нее на лице, и я решила сделать пробный шаг.
