Григорий Данилевский - Сожженная Москва
- Нет, послушайте: справа, на поляне, за оленем, стая озлобленных гончих. Он изнемогает, напряг последние силы и спасся бы... но наперерез ему... беда слева: в ожидании оленя стоит спрятанный за деревьями стрелок. Его окружают верхами пышные, в золоте, придворные и, в открытых колясках, под зонтиками, красивые, нарядные дамы. Стрелок - Наполеон... Он в синем мундире, белом камзоле и в треуголке; как теперь его вижу: толстый, круглый, счастливый и крепкий, точно каменный.
- Именно каменный, - сказал, вздохнув, Перовский.
- Его полное, смуглое лицо самодовольно, - продолжала Аврора. Он спокойно прицелился и чуть не в упор стреляет в бедное, с высунутым языком и блуждающими глазами животное... Фу! Я видела не раз, бывала на охоте, но тогда же я сказала Элиз Архаровой: "Какой дурной и жестокий этот всеми прославленный человек!" Ну можно ли так равнодушно-спокойно и так безжалостно убивать слабое, изнемогающее в побеге, живое существо?! Он так же расстрелял и герцога Ангиенского... Аврора в волнении смолкла.
- Вы правы... клянусь, это жестокий человек! - сказал Перовский. - Мы ему отплатим за все его вероломства. Ему вспомнятся лживые заверения Тильзита и Эрфурта. Я заблуждался, был слеп... говорю это теперь не с чужого голоса и не стыжусь за то, что говорю; я еду с твердым убеждением, что наши жертвы, наши усилия сломят врага... Одно горе... Перовский смешался и замолчал. Аврора с трепетом ожидала чего-то необычайного, страшного.
- Вы меня простите, - проговорил вдруг упавшим голосом Перовский, - я еду и, может быть, навсегда... но это выше моих сил...
Аврора с замиранием вслушивалась в его слова. Ее сердце билось шибко.
- Я не могу, я должен сказать, - продолжал Базиль. - Я вас люблю, и потому...
Аврора молчала. Свет померк в ее глазах. После минутной борьбы она робко протянула руку Перовскому. Тот в безумном восторге осыпал эту руку поцелуями.
- Как? вы согласны? вы...
- Да, я ваша... твоя, - прошептала, склонясь, Аврора.
Они снова углубились в сад. Перовский говорил Авроре о своих чувствах, о том, как он с первого знакомства горячо ее полюбил и не решался объясниться.
- Все ли ты обо мне знаешь? - спросил Базиль. - Я - Перовский, но мой отец носит другое имя.
Он передал Авроре о своем прошлом. Она, идя рядом с ним, молча слушала его признания.
- Зачем ты мне это сказал? - спросила она, когда он кончил исповедь.
- Чтобы ты знала все, что касается меня. Это тайна не моя, моего отца, и я должен был ее хранить от всех, но не от тебя...
Аврора с чувством пожала руку Перовского.
- Так ты - сын министра? - сказала она, подумав. - Что же? Я рада за твоего отца, но, прости, не за тебя... Почему твой отец из этого делает тайну?
Перовский сослался на обычаи света, на положение отца.
- Ты любишь свою мать? - спросила Аврора.
- Еще бы!.. всем сердцем, горячо.
- И она хорошая мать, добра, заботилась о тебе?
Базиль рассказал о своих детских годах в Малороссии, о свидании в деревне с отцом, пред отъездом в ученье, о пребывании в университете и о поступлении на службу в Петербург.
- И ты, с отъезда из деревни, не видел отца?
- Видел в Петербурге.
- И он не оставил тебя при себе?
Базиль молчал.
- Я так же горячо, как и ты, полюблю твою матушку! - сказала Аврора. - Но тебя узнает и, нет сомнения, ближе оценит и твой отец; не может быть, чтобы он тобою не гордился, тобою не жил.
Из-за ограды раздался голос слуги княгини, Власа:
- Барышня, бабушка вас зовут... Мелецкие уезжают...
- Постой, еще слово, - проговорил Перовский, не выпуская руки Авроры. - Подари мне на память какую-нибудь безделицу... ну, хоть этот цветок.
Аврора вырвала из пучка сирени, приколотого к ее труди, цветущую ветку и подала ее Перовскому.
- Есть у тебя твой портрет? - спросила она.
- Есть миниатюрный, работа Ильи... я хотел завтра его послать матери в Почеп, но для тебя...
- Отлично, Илья Борисович снимет мне копию..
- Нет, нет! - вскрикнул Перовский. - Возьми этот! Он готов... со мной! Вот он... я сегодня утром получил его из отделки.
Он подал Авроре медальон с крошечным своим акварельным портретом. Она взглянула на портрет и прижала его к груди.
- Барышня, да где же вы? - раздался от ворот голос экономки Маремьяши.
Аврора спрятала медальон под корсаж платья и, отирая слезы, направилась из сада. Она, об руку с Перовским, возвратилась в дом, откуда уже начали разъезжаться.
- Ну, теперь иди к бабушке, - сказала она, сморщив носик, - и делай формальное предложение: иначе нельзя... как можно, обидится, еще откажет.
Базиль было направился в гостиную. Аврора остановила его.
- Нет, - объявила она, выпрямляясь, - пойдем вместе.
Сильно побледнев и ни на кого не глядя, она твердо прошла через ряд комнат, подвела Перовского к бабке, окруженной у двери в молельню прощавшимися гостями, и, держа его за руку, тихо проговорила:
- Дорогая бабушка, вот мой жених.
Княгиня обомлела.
- Да как же это, не спросясь? Да что же и ты, как смел? обратилась было княгиня к Перовскому, но тут же, едва сдерживая слезы, она обняла его, обняла и упавшую перед ней на колени Аврору, крестила их и целовала.
- В мать! в мать! смела и мила! - твердила она, смеясь и плача. Ох, родные мои, любите друг друга и будьте счастливы!
Разъезд гостей приостановился. Все радовались счастливой развязке романа Авроры. Потребовали шампанского, и помолвка сговоренных была полита обильными тостами.
- Но неужели это - последнее прости и мы более уже не увидимся? спросил Перовский Аврору, когда пришел черед их прощанью. - Ведь я завтра, что ни делай, утром уеду.
В голосе Базиля дрожали слезы. Глаза всех были обращены на него.
- До свидания... осенью, - ответила, стараясь улыбнуться и крепко пожав ему руку, Аврора.
- До свидания, до свидания! - твердили прочие.
Перовский простился со всеми и уехал. Аврора бросилась к себе на антресоли и разрыдалась. Она ходила по комнате, ломала свои руки и повторяла: "Нет, нет! так невозможно... но неужели? О господи! вразуми, подкрепи, охрани меня..."
На квартире Базиль разбудил хозяйского слугу, зажег свечу и, вздыхая, написал и послал записку к Мите Усову, жившему неподалеку, в гостинице "Лондон". В записке он извещал, чтобы Митя завтра явился пораньше, так как почтовые лошади будут готовы к семи часам утра. Перовскому приходилось ехать до Можайска с Митей, и он с ним условился завернуть там, поблизости, в усовскую деревушку Новоселовку, где у Мити, по желанию отца, шли поправки в доме и где он надеялся получить с крестьян оброк, чтобы возвратить Перовскому деньги, занятые у последнего в Москве. Послав записку, Базиль уложил в чемодан последние вещи и взглянул на часы. Был второй час ночи.
"Недалеко до утра, - подумал он, - где тут спать? Ночь чудная, лунная... скоро рассвет... пойду прогуляюсь... а утром, по пути, еще раз заеду проститься с Авророй".
