Александр Логачев - Красный терминатор, Дорога как судьба
Рано под утро девка пришла,
Рубли в подоле домой принесла.
Теперь, весной 1918 года, село казалось вымершим.
Несколько изб были пусты. Распахнутые ворота приглашали заглянуть во двор, но первый же беглый взгляд расхолодил бы любого мародера - добро вывезено до лоскутка. Чьи-то заботливые руки прибрали все, включая двери и ставни.
Жилые дворы, напротив, были заперты так, будто через Зимино собирался пройти цыганский табор и народ, затаив дыхание, ждет вороватых гостей. Даже собаки лаяли осторожно: гавкнут пару раз и замолкнут, будто раздумывая стоит ли брехать дальше?
Солдат остановился возле весьма приметных, украшенных резьбою ворот.
- Эй хозяин! - крикнул солдат. - Отпирай ворота, гость пришел!
Назаров присел на лежавшее поблизости бревно и закурил. Самокрутка дотлела наполовину, но хозяин не появлялся. Только залаяла собака.
- Мне что, у калитки ночевать?!
- Ты, дядя, горло не дери. Все равно не откроют, - послышалось сзади.
Назаров обернулся. Неподалеку от него стоял малец лет семи. В ладошке пацан сжимал игрушечную винтовку, вырезанную из доски, с приделанной к ней веревочкой для ношения на плече.
- Почему не откроют?
- Ты с ружьем пришел. Значит, у хозяев сало потребуешь, самогон будешь искать. Может, самого хозяина со двора уведешь. Вот тебя и боятся. Но не сильно, ты же один.
- А ты чего не боишься?
- У меня у самого ружье есть.
В подтверждение этих слов мальчишка наставил на Назарова деревянную винтовку. Солдат хмыкнул и достал из кармана замызганный кусок сахара, кинул его сорванцу.
- Считай, испугал меня и ограбил. А теперь скажи - дома ли Никита Палыч?
- Назаров! Федька! Живой, вернулся!
Это кричал-надрывался показавшийся в конце улицы невысокий мужичок в грязной рубахе, наполовину заправленной в портки. "Так, так... Кто это у нас? Уж не Тимоха ли Баранов, личность известная не только в Зимино, но и за его пределами. Итак, быстренько припомним, что нам известно о Тимохе".
В детские годы Тимоха лет пять ходил в школу, заведенную барином. По мнению односельчан, ему это пошло исключительно во вред. Доведись Баранову пасти скотину - он тотчас начинал считать окрестных ворон, сорок и прочих птиц, с естественными последствиями для подопечного стада. Поэтому его даже в постоянные работники не брали. Время от времени нанимали лишь для мелких дел. Соседи всегда удивлялись: почему такой серьезный мужик, как Назаров, посещая их село, дружит с этим недотепой? "А и вправду интересно, зачем это я с ним дружу?"
- Здорово, Тимоха.
И солдат протянул руку для пожатия, подумав при этом, что первое свидание с персонажем из довоенной жизни прошло без сучка и задоринки. Узнали его, признали, не усомнились.
- Где остальной народ-то, а, Тимоха?
- Боятся. Сейчас по вечерам только мы с Климкой по улицам гуляем. Он малый, я дурной. Кто нас тронет?
- А кто остальных трогает?
Ответить на этот вопрос Баранов не успел. Наконец-то заскрипела калитка. Из нее выглянул дед в потертых валенках.
- Здорово, Федя. Извини, что сразу не открыл. Сперва не признал. Изменился ты...
"Если б ты знал, дедуля, насколько я изменился", - этого произносить вслух солдат не стал.
- И ты будь здоров, Никита Палыч, - браво, как солдату и положено, приветствовал Назаров хозяина дома и резных ворот. - Ты-то сам, гляжу, не постарел.
- Четыре года - невелик срок. Да проходи, что ты перед воротами топчешься? Я сразу понял - тебе заночевать надо. Банька у меня сегодня натоплена, а когда попаришься-помоешься, жена стол накроет.
- Никита Палыч, - робко сказал Тимоха, - если вы водку пить будете, можно я загляну?
Хозяин взглянул на Назарова, потом на Тимоху и махнул рукой - приходи, черт с тобой.
Когда Назаров вошел в избу, с ним сразу же поздоровалась хозяйка... как там бишь ее? Вспоминай рассказы в лагере, письма жены... А! Фекла Ивановна.
- Здравствуй, здравствуй, Федор Иванович. Значит, не убили?
- Бог миловал, - ответил Назаров. - На войне и вправду не убили. А у вас тут, пока у ворот ждешь, помереть можно.
- А это мы, Федор Иванович, главное сокровище прятали.
- Ты что, - прикрикнул на жену Никита Палыч, вошедший за Назаровым в избу, - сдурела?
- А ты мне рот не затыкай, - затараторила баба. - Знаю ваши тайны. Как напьешься, так сам все гостю расскажешь. Уж лучше я сама. Лареньку мы здесь прячем. Никита сказал: человек при оружии перед домом стоит. Я и увела ее в чуланчик. Нельзя, чтобы Лареньку у нас нашли.
- Ларенька - это барышня Лариса из Усадьбы? - спросил Назаров, сам удивляясь своей осведомленности. Или, может быть, своей отменной памяти.
- Она самая, сердешная. За ней Сенька Слепак охотится, который в комбеде заправляет. Она его любови давным-давно отвергла, так он решил сейчас свое взять. Ларенька, бедняжка, у нас света дневного не видит, все в избе прячется. И мы боимся - как бы кто ее у нас не заприметил.
- Ты бы не кудахтала лучше, а выпустила Ларьку, - сказал Никита Палыч. - И стол пока накрыла. А я пока Федю в баньку провожу.
Заскрипела дверь. Гость обернулся. В горницу несмело вошла девушка. Ее лицо было бледным, как бывает у людей, проводящих почти все время под крышей. В правой руке она держала небольшую книжечку, заложенную пальцем посередине.
- Здравствуйте, - робко начала она. - Так это вы, Федор Иванович?
- Он самый. Мое искреннее почтение, барышня Лариса.
"Так и тянет выдать пошлость: "Девушка, кажется, мы с вами где-то встречались". Ведь, наверное, встречались же где-то? А красива барышня из Усадьбы. Наверное, таких и называют тургеневскими барышнями. Но - ша, солдат! Отставить вольные мысли! У тебя жена в сорока верстах отсюда".
- Как я рада, Федор Иванович, что вы вернулись. Я ведь ту нашу встречу у реки запомнила надолго...
"Ая-яй, - подумал Назаров, - что ж это я про то ничего не знаю?"
- Ладно, потом, за столом, радоваться да болтать будем, - сказала бабка Фекла. - Федя, баню топить пора.
Назаров поставил на лавку сидор, позаботился о винтовке и вышел с хозяином во двор.
* * *
Никита Палыч и его супруга долго вздыхали: в доме шаром покати, на стол нечего поставить. Однако поискали в своей кладовой, прошлись по соседям и, сами себе удивляясь, приготовили-таки пиршество. Хозяйка успела курочку зажарить, леща запечь. Посередине стола дымился чугунок с картошкой, а вокруг стояли тарелки с салом, огурцами, квашеной капустой, солеными рыжиками да мочеными яблоками. От Христова Воскресения остались окорок, два кулича и десятка полтора крашеных яиц. Между тарелками возвышалась четверть самогона - за последние три года этот продукт завелся в каждой избе.
Правда, едоков было не так и много. Всего лишь Никита Палыч с Феклой Ивановной, еще один назаровский приятель Степан, воевавший в годы оны в Маньчжурии и оставивший там свою ногу, напросившийся Тимоха Баранов, Лариса, притулившаяся в уголке на скамейке с книжечкой на коленях. И, конечно, дорогой гость, Федор Назаров.
