Владимир Савченко - Пятое измерение
Опомнился. Свекольное поле позади, тропинка ведет мимо ограды Байкового кладбища. Я на ней один, Ник-Ника нет. Почему? Я не зашел за ним? Он уволился? Не нашли ту шлюпку в Баренцевом море?..
И это тоже будто все равно.
Тропинка пересекает овраг, ведет в гору и постепенно расширяется в улицу. Слева на кладбищенской стене из красного кирпича сейчас будет табличка с названием белые литеры по синей эмали, снизу эмаль отбита, выступила ржавчина. Ржавчина-то неколебима, а название?.. Приближаюсь, смотрю: все в порядке «Чапаевская».
…Мне даже смешно: что в порядке? Что я оказался в «лунке» более своей, более родной, чем другие? Этого-то как раз мне и не нужно.
Поднимаюсь по тропинке, вспоминаю завершение вчерашнего разговора с батей уже за обеденным столом.
Бать, а Кутяков носил усы?
Не… они у него не росли, молодой слишком был.
А почему его убили?
Почему, почему… война, стреляют, вот и убили. Почему польскую кампанию профукали, вот ты что спроси!
Ну, почему?
Бестолковщины было много, разнобою между фронтами! Отец снова начинает горячиться. Наш командующий Егоров Александр Ильич одно, а Тухачевский другое. А ведь до Львова дошли, до Варшавы!
Егоров, Тухачевский это которых расстреляли? брякаю я, не подумав.
У бати отваливается челюсть. Он смотрит так, что я помимо воли втягиваю голову в плечи: сейчас стукнет.
Ты… в своем уме?! Кто же бы это их расстрелял. Маршалов Советского Союза! Кто бы такое допустил?! Ты думаешь, что говоришь?
Ой, бать, извини! спохватываюсь я. Это я о процессе одном вспомнил, нашумевшем… там валютчики, налетчики. Фамилии у них похожие. Что-то в голове не так щелкнуло.
Э, Алешка, тебе пить больше нельзя! Отец отодвигает недопитую бутылку.
… В его варианте 1937 год ничем не отличается от других. Да и про остальное подумать: ведь слава полководца помимо дел и подвигов его всегда содержит еще два ингредиента: а) геройскую смерть и б) талант описавшего все литератора (если он вообще наличествовал). Название «Чапаевская» присвоено двадцать пятой дивизии после гибели Василия Ивановича; а ежели погиб не он, а Кутяков, ежели Фурманов и вовсе прославил Владимира Михайловича Азина?.. В сущности, здорово, что людей и дел для легенд всегда гораздо больше, чем самих легенд. Разве менее легендарной фигурой, чем В. И. Чапаев и И. С. Кутяков, был их преемник на посту комдива-25 Иван Ефимович Петров герой обороны Одессы и Севастополя, затем командующий 4-м Украинским и 2-м Белорусским фронтами? А вот не повезло человеку в литературе, в эпосе да и войну пережил…
3Солнце поднялось, Венера стушевалась в его блеске. Улица ведет меня под гору, в нашем городе они все с холма на холм. В редеющем тумане внизу, как киты, плавают троллейбусы. Отсюда до института два квартала вниз да один вверх.
Подхожу к двойным дверям без трех минут восемь. Сотрудник валит валом. Малиновая вывеска с золотыми буквами "Институт электроники" и республиканским гербом над ними. Ничего не имею против. В уме сразу определяется.
работаю в лаборатории ЭПУ (электронных полупроводниковых устройств) четвертый год, но все еще рядовой инженер не лажу с начальством и разработки были неудачные; сейчас занимаюсь микроэлектроникой, диодными матрицами; здание это моложе института, строительство задержалось из-за того, что в выемке под фундамент обнаружили остатки древних хижин да пещеры времен палеолита, археологи свою науку двигали, неандертальца искали, а мы первый год работали по чужим углам, преимущественно в городских библиотеках.
У электрочасов, на которых мы отбиваем время прихода, толчея и обмены приветствиями.
Привет, Алеша! Ты не в отпуске?
Привет, нет и нескоро буду… Здравствуйте, Танечка! С хорошей погодой.
Здрасьте. Спасибо. И вас…
Здоров, Алеш! Тянет руку Стасик, мой и Сашкин школьный приятель, ныне сотрудник отдела электронных систем самого важного, на него весь институт работает. Ну, как там твои матрицы идут?
Здоров… пожимаю руку. Как тебе сказать… чтоб нет, так да, а чтоб да, так нет.
Давай-давай, ждем их!
Ну вот, пожалуйста: уже «давай-давай»! С порога обдает меня терпкий аромат институтских дел, проблем, взаимоотношений. Здесь выскочить из «лунки» потрудней, чем на бугре. Там я хожу здесь работаю. И не просто, а вкладывая в свои дела и относящиеся к ним проблемы ум и душу.
…При всем том институт зона наибольшей повторяемости меня (как и Кепкина, Стрижа, Уралова, Тюрина), а тем и зона наиболее вероятных переходов. Здесь мы бываем чаще всего и взаимодействуем во всех вариантах. В эту зону входит с радиально убывающей вероятностью окрестность института и весь город. Но главное место ее, самый центр, три комнаты в конце левого крыла на четвертом этаже: две исконно лабораторные и третья бывшая «М-00».
(Лаборатория переполнялась людьми и оборудованием, в двух комнатах стало не повернуться. Стрижевич, предприимчивый человек, обмерял «М» складным метром, вышел задумчивый. "Тридцать квадратных метров под естественные надобности, мыслимое ли дело! Можно бегать и на другой этаж…" Мы надавили на Пал Федоровича, он на директора, и из «М» получилась (в варианте ЭПУ) технологическая комната. Пригодилось обильное снабжение этого места водой, сливы. Соорудили вытяжной шкаф, кафельный химстол; оснастились работаем.
Но я сильно подозреваю, что «М» присуседилась не к электронным и не к полупроводниковым нашим делам, а к Нулю. К лаборатории вариаисследования. Именно как место наибольшей повторяемости. Всем местам место.
…Ведь неспроста мой первый постыдный, прямо сказать, переброс произошел так: когда накатила ПСВ (полоса сходных вариантов), и мне надо было совершать переходные, приспосабливающиеся к иной ситуации действия, то они выразились в том, что я подошел к левому, выступающему в бывшую «М», краю помоста и принялся расстегивать штаны. Злоехидный Кепкин уверят потом, что я не полностью расплылся в камере, когда присаживался на унитаз… и все видели, и Алла видела; это он, пожалуй, врет, ведь должна восстанавливаться и стена между «М» и комнатой с эмоциотроном.
Конечно же, директор колебался: отдать нам «М» под наук} или нет, объяснил великий теоретик Кадмич. Где-то она и сей час исполняет свое первоначальное назначение.
Поднимаюсь на свой этаж широкими лестничными маршами шагаю через ступеньку; лифт у нас хлипкий и всегда забит. Коридор сходится в перспективу паркетным лоском и вереницами дверей к высокому окну с арочным верхом и урной около месту наши; перекуров. Последняя дверь направо моя.
Вхожу в комнату в момент, когда Ник-Ник, целый и невредимый переобувается возле двери в мягкие туфли. Хо! Значит, я всего лишь не зашел за ним или, зайдя, не застал? (Чему я, собственно, обрадовался? Ближе к Нулю не он, а Мишуня Полугоршков, ведущий конструктор… но тот мне не симпатичен. Вот она, раздвоенность!) Толстобров распрямляется с багровым лицом, ставит сапоги в угол, подходит к щиту, поворачивает пакетные выключатели. Вспыхивают сигнальные лампочки на осциллографах и термостатах.
