Эд Горман - Финал всего этого
- У нее жалкий вид, надеюсь, ты понимаешь? - И прошла прямо в библиотеку, где провела оставшуюся половину дня, хлеща виски и крича на слуг.
Кендра час проплакала у себя в комнате. Несколько раз она написала на своей табличке слово "жалкий". Я держал ее за руку и пытался убедить, что она все та же красавица, какой была.
Вечером, когда я отправился домой - ужинали мы в комнате Кендры, так как предпочли не встречаться с Эми, - она опять ждала меня в машине, еще более пьяная, чем в прошлый раз. И, конечно, в руке она держала бокал. На ней был черный свитер с высоким воротником и белые джинсы с кожаным поясом, широким, как кушак. Выглядела она куда лучше, чем мне хотелось бы.
- Думаешь, подонок, я не знаю, что ты сделал?
- Добро пожаловать в наш клуб.
- Я же, дерьмо, любила его.
- Эми, я устал и хочу уехать домой.
В пахнущей соснами ночи серебряная октябрьская луна выглядела такой же древней и свирепой, как ацтекское божество.
- Ты убил Вика, - сказала она.
- Конечно. И еще я застрелил президента Кеннеди.
- Ты убил Вика, подонок.
- Вик стрелял в Кендру.
- Ты не можешь этого доказать.
- Ну, а ты не можешь доказать, что я застрелил Вика. Так что будь добра, извлеки свою задницу из моей машины.
- Вот уж не думала, что у тебя хватит духа. Ты мне всегда казался слюнтяем-гомиком.
- Вылезай, Эми.
- Ты думаешь, что выиграл, Роджер? А вот нет! Тут ты допустил промашку.
- Спокойной ночи, Эми.
Она выбралась из машины и всунула голову в окно.
- Ну, по крайней мере есть женщина, которую ты способен удовлетворить. Уж конечно, Кендра считает тебя замечательным любовником. То есть теперь, когда она парализована.
Я не сдержался. Вышел из машины и пошел на нее по росистой траве. Вырвал бокал из ее руки и сказал:
- Оставь Кендру и меня в покое, поняла?
- Сильный, мужественный мужчина, - сказала она. - Сильный, мужественный мужчина.
Я швырнул ее бокал в кусты и пошел назад к машине.
Утром меня осенила мысль, тут же сложившаяся в план действий.
Я позвонил в контору и предупредил, что не приду, а затем в течение трех часов звонил разным врачам и медицинским фирмам, чтобы выяснить точно, что мне потребуется, и как я должен поступать. Я даже предварительно договорился о сиделках. Мне предстояло порастрясти мой капитал, но оно, бесспорно, того стоило. Потом я поехал в город в ювелирный магазин, а на обратном пути заглянул в турагентство.
Звонить я не стал. Мне хотелось сделать ей сюрприз.
Когда я приехал туда, садовник-австралиец накрывал пленкой клумбу с тюльпанами. Ожидались заморозки на почве.
День добрый, - сказал он, улыбаясь. Не будь он лет шестидесяти с лишним, кособрюхим и совсем седым, я заподозрил бы, что Эми использует его для личных услуг.
Мне открыла горничная. Я прошел на заднюю террасу, где, она сказала, была Кендра.
На цыпочках я подкрался к ней сзади, открыл коробочку с кольцом и поднес к ее глазам. Она испустила тот же воркующий восторженный горловой звук, а я зашел спереди, наклонился и нежно, бережно поцеловал ее.
- Я люблю тебя, - сказал я. - И хочу сейчас же жениться на тебе и перевезти тебя ко мне.
Она заплакала. Но и я тоже. Я опустился рядом с ней на колени и положил голову на прохладную полу стеганого халата. И долгое время оставался в этой позе, следя, как темная птица парит на воздушных потоках вверху, грациозно кружа в солнечном блеске осеннего дня. Я даже задремал немного.
Перед обедом я привез Кендру в гостиную, где Эми сидела с одним из тех кукольных красавчиков, которых начала теперь культивировать. У нее уже заплетался язык.
- Мы хотим сообщить тебе, что решили пожениться.
Кукольный красавчик, не посвященный во внутреннюю политику этого дома, произнес в голливудской манере:
- Поздравляю вас обоих. Это чудесно! - он даже отсалютовал нам бокалом мартини.
Эми объяснила:
- Собственно, он влюблен в меня.
Кукольный красавчик посмотрел на меня, потом снова на Эми, потом опустил взгляд на Кендру.
Я быстро развернул кресло и покатил его по паркету к двери.
- Он был влюблен в меня со второго класса и жен шея на ней только потому, что знает - меня ему не получить!
И она швырнула свой бокал об стену, разбив вдребезги. В наступившей тишине я услышал, как кукольный красавчик неловко кашлянул и сказал:
- Пожалуй, я лучше пойду, Эми. Как-нибудь в другой раз, может быть.
- Сиди, где сидишь, дерьмо, - сказала Эми, - и не рыпайся, мать твою.
Дверь Кендры я за нами запер - на маловероятный случай, что Эми придет извиниться.
Около десяти она начала тихонько посапывать. Сиделка осторожно постучала в дверь.
- Это я, сэр. Хозяйка наверху. Спит.
Я наклонился и нежно поцеловал Кендру в губы.
Свадьбу мы назначили через две недели. Никакой помощи я у Эми не просил. Правду сказать, я старательно ее избегал. Впрочем, как и она меня. В дом меня впускала и дверь за мной запирала прислуга.
Кенара с каждым днем приходила во все большее волнение. Поженить нас должен был в моей гостиной священник, мой шапочный знакомый по клубу. Я послал Эми приглашение, написанное от руки, но она не откликнулась.
Полагаю, я не подходил под понятие "близкий родственник". Полагаю, вот почему я узнал об этом из радионовостей, когда ехал в контору в то пасмурное утро.
Одну из самых видных семей города вновь посетила трагедия - сначала, год назад, погиб отец, жертва грабителя, а теперь прикованная к инвалидному креслу дочь упала с длинной лестницы в семейном особняке. Видимо, она оказалась слишком близко к краю площадки и не справилась с управлением. Она сломала шею. Мать, по их сведениям, держат на больших дозах транквилизаторов.
Думаю, в тот день я звонил Эми раз двадцать, но она ни разу не ответила на мой звонок. Трубку чаще всего брал садовник-австралиец.
- Очень печально тут, приятель. Такая чудесная была девушка. Примите мои соболезнования.
Я плакал, пока у меня больше не осталось слез, а потом взял бутылку виски "Блэк энд уайт", принялся мало-помалу осушать ее в сером сумраке моего кабинета.
Алкоголь обернулся вагнеровской оперой смены настроений - тоски, грусти, сентиментальности, ярости, а в завершение мне пришлось крепко обнять мой холодный твердый унитаз - меня рвало. Я не принадлежу к чемпионам по поглощению спиртных напитков.
Она позвонила перед самой полуночью, когда я тупо смотрел на диктора кабельного телевидения. Ни единое его слово не доходило до моего сознания.
- Теперь ты знаешь, что чувствовала я, когда ты убил Вика.
- Она была твоей родной дочерью.
- Какая жизнь предстояла ей в этом кресле?
- Ее в него усадила ты! - Я вскочил и закружил на месте, как обезумевший зверь, ругая ее последними словами.
