Сергей Сазонов - Эликсир Любви
- Любишь?
- Тебя невозможно не любить. Ты же прелесть. Давай, пока твой лечится, не слишком откармливай его. А то разжиреет и навсегда останется дома, не пролезет в двери.
- Типун тебе на язык...
- Ну, ладно, - нарочито понижая голос, перебил ее Алексей, - У меня тут телефон рвут из рук. Очередь собралась. Позвоню на неделе. До свидания. Целую.
Не дожидаясь, пока она дощебечет, Алексей положил трубку на рычаг. Никого рядом не было. Он давно научился лгать женщинам и делал это легко, не чувствуя угрызений совести. Он не считал себя профессиональным бабником и конченой сволочью. Студенческие годы на Фарме (так издревле называли факультет фармакологии), где парни - пяток на сотню девок, не располагали к монашескому образу жизни. Первая любовь полыхнула и погасла в конце первого курса, оставив в душе боль и обиду. Обиду вселенскую, мстительные искры которой опалили несколько доверчивых глупышек, что попали тогда в поле зрения. Женился он накануне распределения. Так надо было. Холостяками укрепляли кадры фармакологов на периферии. Прописка у жены позволила остаться в большом городе. Родом Скворцов был из умирающего шахтерского городка. Вернуться домой и тихо спиваться с безработными одноклассниками, не поздно в любое время. Не для того он родился. Амбиции требовали большего, а большой город давал перспективы. Закружив голову студенточке строительного техникума, из местных, он скоренько довел ее до ЗАГСа. Как вскрылось позднее - среди подруг невесты девушка старше 20 считалась конченой старухой, а манерный студент-медик выглядел принцем на фоне сверстников, будущих строителей, склонных к забористому зелью и матерщине. Потому-то девицу и не требовалось подталкивать к венцу - достаточно было намека, своего она не упустила. Но тогда Скворцов об этом не догадывался и гордился своим умом, обаянием и оборотистостью.
Надежды на спокойную, благоразумную жизнь вскоре после свадьбы рассыпались карточным домиком. Светлану, свою жену он так и не полюбил, и в этом была его единственная и основная ошибка с женитьбой. Разность характеров, очаровательная для влюбленных, все чаще стала ранить непониманием, а нежелание уступить все плотнее воздвигало стену отчуждения. Спустя несколько лет Алексей осознал, что живет в одной квартире с посторонним человеком. Даже постель не сближала их, став обычным ритуалом, лишенным красок. Можно было бы разойтись, если бы не дочь-Наташка, да все та же жилищная проблема.
"В принципе не все так плохо, - успокаивал он себя, - Все так живут". Потому-то и к своим проказам на стороне он относился без лишнего самобичевания. Смешно сказать, но Алексей в первый раз изменил жене на шестом году супружеской жизни. Случилось это в командировке, в другом городе. Девушка из соседнего номера была придавлена каким-то внутренним горем и сама желала этого. Сосед по гостиничной койке по схожему случаю изрек: "Если приглашают, значит, рассчитывают на большее чем стакан чая. А обижать человека не следует". Алексей принял это к сведению и уже никогда не упускал своего. Он интуитивно чувствовал ту женщину, которая могла быть с ним, и ограничивался минимумом ухаживаний для достижения цели. Романы его легко возникали, продолжались недолго и безболезненно заканчивались, не оставляя в душе сердечных ран. О его любовных похождениях не шептались за спиной, и, слава богу.
Скомкав разговор с любовницей (теперь, скорее всего бывшей), он вернулся на место, полистал бумаги Аркадия Львовича. Ничего дельного в голову не приходило. Алексей посмотрел на часы. До обеда чуть больше часа. Перелистал бумаги в обратном направлении. Ничего не дало. Сосредоточиться не удавалось. Мешала тишина. Обычно в лаборатории было шумнее. Алексей огляделся. Стуков что-то писал, Архипов делал вид, что изучает справочник, а сам читал детектив из выдвинутого ящика стола, Ковалева наводила порядок на лабораторном столе. Вроде бы все как всегда. Скворцову же казалось, что атмосфера лаборатории наполнена неприязнью к нему как к выскочке. "Я что, виноват?" - хотелось спросить их. Тридцать лет жизни еще не принесли мудрости. И он по-детски обиделся: "Сейчас попадаете от зависти". Лучшего момента как предъявить на свет лотерейный билет Вениамина Алексеевича, он не нашел.
Алексей выбрался из-за стола, прошел по лаборатории туда, где копошилась с пробирками лаборантка Ковалева.
- Золотце, как дела? - спросил он, подходя вплотную.
- Путем, - через плечо бросила Ковалева, продолжая мыть пробирки, - Тебе чего?
- Помоги проверить, - в руках Алексей держал билет и газету Вениамина
Алексеевича.
- А сам чего? Сверяй цифры и все. Возьми на столе линеечку, с ней удобнее.
- Мне никогда не везло. По гороскопу в этом месяце у меня финансовый успех, возможен выигрыш в лотерею. Деньги нужны позарез, а рука моя несчастливая. А ты у нас удачливая.
- Давай, - она перекрыла воду и вытерла руки, - Ты же раньше никогда не играл.
Она забрала билет и газету у Алексея и прошла к своему столу.
- Теща подарила. Сам-то я не верю.
Он специально обратился к Ковалевой. Играть в различные лотереи было ее бзиком. Еще в эпоху розыгрышей ДОСААФ она как-то умудрилась выиграть швейную машинку. С тех пор это стало ее манией. Более чем скромный оклад лаборанта не позволял ей жить по потребностям. В свойственной любому обывателю манере, она мечтала решить материальные проблемы разом. Другой на ее месте давно бы забросил это занятие и оплакивал убытки, но Ковалева какие-то крохи выигрывала. Чем и подкармливала свою веру в удачу. Так что спорить с ней на эту тему было бесполезно. Архипов, смеясь, говорил, что из всего этого есть определенная польза. Он выпросил у Ковалевой старые лотерейные билеты и оклеил ими шкаф с препаратами, прикрыв тем самым пятна от пролитых реактивов.
