Сергей Беляев - Десятая планета
Потрясенный, академик отступал медленным шагом. Ему опять показалось, что кто-то стоит за ним. Он даже почувствовал на своем затылке чье-то спокойное дыхание. Он обернулся. Но опять, как и раньше, он был одинок на треугольной площадке.
Табличка с двумя перечеркнутыми четырехугольниками словно звала его ко второй изгороди. В изнеможении он облокотился на эту изгородь. Он видел перед собой изрытое продольными рвами поле. Ни одной травинки не росло на этом высохшем, каменистом унылом пространстве. Насколько видел глаз, этот странный пейзаж уходил в глубокую даль, казавшуюся бесконечной.
На перекладине изгороди академик заметил какой-то выступ. Около него была прикреплена табличка. Чтобы лучше рассмотреть ее, академик оперся рукой о выступ.
Он не заметил, как начало изменяться поле, но теперь оно ожило. Из рвов выскакивали странные человекообразные существа и с воем бежали вперед. Академик видел, как бежал один из них, низколобый, с глазами маньяка. Он бежал, держа в руках какую-то странную палку. Он бежал навстречу людям.
Кровавая схватка развертывалась перед глазами академика.
«О, здесь есть люди!» успел подумать ученый.
Поле заволакивалось дымом, среди которого вспыхивали яркие багровые языки пламени. Грохот сражения оглушил академика.
И он содрогнулся, когда услышал далекий крик. Ему показалось, что это кричит Юра.
Он держал в поросших шерстью передних лапах странный длинный предмет.
XIII
Академик бросился по направлению, откуда слышался крик, и очутился у третьей изгороди. Ему некогда было заниматься рассматриванием табличек. Он заглянул за изгородь, откуда, как ему казалось, послышался голос Юры.
Ряд приземистых, низких, как бы вросших в почву строений расстилался перед ним. Окна в переплетах тяжелых решеток зияли, словно глаза мертвецов. У ближайшего строения стоял низколобый человекообразный маньяк. Он был тяжел и неподвижен, как изваяние. Он держал в поросших шерстью передних лапах странный длинный предмет с острием на конце. Казалось, он не дышал. Но он поводил глазами, пустыми глазами одержимого. Он взглянул на академика прямо, в упор. Академику стало противно смотреть на маньяка. Он не ощущал теперь страха. Его мучило желание раскрыть странную тайну треугольника. Он вплотную подошел к изгороди и грудью оперся на выпуклости перекладины.
Вероятно, это не понравилось человекообразному. Он поднял острие, и гулкие звуки гонга прозвучали в знойном воздухе…
И тогда из зданий начали выходить люди.
Да, это были люди, изможденные, страдающие. Женщины, старики, подростки… Все одетые в рубище, в грязные лохмотья. Некоторые несли на руках детей… Человекообразные взмахивали острыми палками и били их.
Одна женщина что-то говорила умоляющим голосом. Она протягивала руку, словно умоляя о сострадании.
Человекообразный ударил ее.
— Ах ты скотина! — крикнул академик, не помня себя.
Он озирался в поисках предмета, которым можно было бы разбить череп маньяку. Невозможно было оставить без наказания эту бесхвостую обезьяну.
Академик попробовал оторвать планку от изгороди. Не без труда ему это удалось. Вооружившись довольно тяжелой планкой, ощущая в себе прилив юношеских сил, дрожа от бешенства, он перепрыгнул через изгородь.
Он проделал это очень ловко и взмахнул рукой, чтобы нанести удар, но тотчас же застыл в недоумении. За изгородью он не увидал ни малейшего намека на присутствие людей и человекообразного маньяка. За низкими строениями с тюремными окнами расстилалась ровная, покрытая коротко стриженным газоном площадка. Это было неожиданно и весьма загадочно.
Впрочем, академик тотчас же пришел в себя, и мысли его приняли направление, единственно правильное в данном случае. Надо было исследовать, в чем дело. Природа каждую секунду предлагает людям очень сложные загадки. И ему ли, академику Солнцеву, который разгадал в свое время тайну спектра звезды Гамма Цефея, отступать перед такой неожиданностью?
Он не спеша перелез через изгородь обратно на площадку и, опершись грудью на выпуклую перекладину, провел по ней рукой, нажимая на попадавшиеся неровности.
И он не удивился, когда перед ним возникли новые реальности. Однообразный удручающий рельеф коричневых кирпичных домов с одинаковыми зелеными крышами тянулся скучной улицей. Узкие тротуары. Потрескавшаяся асфальтовая мостовая. Из-за угла на улицу вышла колонна существ, которых сначала академик принял за людей.
Но это были не люди, а те же странные и отвратительные существа.
Обезьяноподобные юнцы качались, как заведенные фигуры паноптикума, где в отделении ужасов показывают средневековых тиранов и людоедов, когда-то обитавших в дебрях Новой Гвинеи.
Они маршировали, отбивая шаг, все одинаковые, словно с отштампованными физиономиями, лохматые бестии со злыми глазами.
Академику они показались очень похожими на жаб, вставших на задние лапы.
Изображение шестиногого паука на правой щеке каждого было похоже на клеймо преступника, привыкшего к своей отвратительной татуировке.
Они держали на плечах странные короткие палки.
Двери и окна домов спешно закрывались при приближении обезьяноподобных. Какая-то собака выскочила из подворотни и не успела залаять. Один из марширующих направил на нее палку. Из палки выплеснулся огонь. Собака упала замертво.
Вожак, маршировавший впереди банды, нес на плече огромную секиру.
Вот он скомандовал. Банда остановилась. Бандиты вытолкнули на мостовую какое-то жалкое существо в лохмотьях. Академик не сразу разглядел, что это молодой человек, почти мальчик. По роже вожака проползла гримаса, исказившая толстые губы в улыбку. Мохнатая лапа протянула пленнику большой сочный банан. Тот жадно схватил его.
И тут академик увидал глубокие страдающие глаза юноши. Он не осмеливался есть банан, а только смотрел на него, не веря, что ему позволяют есть.
Обезьяноподобный погладил юношу по спине. Потом поставил его на колени спиной к себе. Что-то сказал ему на ухо. Юноша поднес банан ко рту. Вожак лапой наклонил голову юноши несколько в сторону. Юноша стал есть банан, забыв все на свете.
Обезьяноподобный взмахнул секирой…
Академик отошел от изгороди, с трудом переводя дыхание. Он пересилил себя и заглянул за изгородь снова.
И вдруг отчетливая, как молния, мысль возникла у академика, привыкшего к естественному объяснению явлений:
«Несомненно, я грежу… Я во власти воспоминаний… Да, это было у нас на Земле… Да, пятнадцать лет назад. Но это никогда больше не повторится… Никогда и нигде…»
