Александр Громовский - Феникс
Сейчас, может быть, литавские власти жалеют, что все последние годы выживали, выдавливали, вытесняли, насильно переселяли русское население на левый берег, загоняли в гетто, издеваясь, насмехаясь, унижая, создали тем самым предпосылки к возникновению очага опасного сепаратизма. Рассеянную там и сям нацию легче было бы контролировать.
Разумеется, литавцы никогда не отдадут за просто так кусок своей территории... Они надеются на военную помощь Нового Атлантического Союза, а мы надеемся на Россию, члена того же союза. Щекотливая ситуация. Поэтому НАС предпочитает не вмешиваться, как, впрочем, и Россия. При всех естественных симпатиях к новому русскому государству, она не может признать Леберли, поскольку мы - повстанческое государство, а повстанцы, по новым международным законам, почти террористы. Леберли могут разбомбить кто угодно, причем на законных основаниях, имея в кармане мандат ООН. Единственное, что может предложить нам Россия, это визу на беспрепятственный въезд на ее территорию. Нам предлагают вернуться на нашу историческую родину. Но никто не хочет добровольно стать беженцем, чья судьба незавидна, унизительна... Леберлианцы надеются на чудо. Авось, как-нибудь все утрясется само собой, мы получим международное признание, независимость, самостоятельность и ехать никуда не надо будет.
Такие вот дела.
Как бы там ни было, но пока все замечательно! Стрижи с писком носятся в воздухе, словно черные стрелы, выпущенные из лука.
Продолжаю читать "Войну и мир" Толстого. Колоссальная литературная фреска! Точнее - гигантская мозаика, но удивительной цельности, поразительного блеска и чистоты. Вот где кладезь мудрости! Какой угодно мудрости - житейской, философской. Хоть каждый год перечитывай эту великую книгу и всегда найдешь что-то новое. Нет, Лев Толстой никогда не устареет. Потому что он не плоско однозначный моралист, он, как выражаются господа ученые, амбивалентен, он действительно - кладезь всего: великих прозрений и великих же заблуждений.
Кстати, в связи с постоянным ожиданием войны с Литавией, этот роман у нас вдруг вновь стал очень популярен.
4 АВГУСТА
Вчера весь вечер на низких высотах, с ужасным грохотом летали вдоль реки Неран сверхзвуковые истребители военно-воздушных сил Литавии.
На территории завода им. "Ш." кругом висят таблички, извещающие о том, где должны собираться военнообязанные. В отделе кадров и управлении до 23-00 сидят дежурные. Ждут из штаба ГО сигнала учебной тревоги. Гражданская оборона проводит учения. На случай неожиданных воздушных атак - НЛО или ВВС Литавии. (Вот жизнь пошла! Сплошной сюрреализм.)
А, кроме того, возможны наземные карательные акции со стороны Литавии. Впрочем, сухопутных атак мы не боимся: что за армия у них по сравнению с нашим народным ополчением. Однако литавские коммандос пробраться к нам в тыл вполне могут, чтобы арестовать и выдать международному трибуналу генерала Голощекова, нашего русского Ясира Арафата, как его называют некоторые шутники (Сам Голощеков любит себя сравнивать с генералом де Голлем).
Хотя успех столь самонадеянной вылазки маловероятен, но попытки уже были и будут. Ведь официальной границы как таковой не существует. Существует лишь условная природная граница по реке Неран, но ее не признают сами литавцы, ибо для них это равнозначно признанию мятежного государства. Поэтому утрами, когда опускаются мосты и оба государства временно сливаются в призрачном единстве, люди перемещаются с левого берега на правый и обратно почти свободно. Жизнь, знаете ли, не остановишь. Тем более, что столица Литавии - Каузинас - оказалась разделенной почти пополам. На правом берегу находится их Старый город, на левом - Новый, наш. По большей части 60-х-70-х годов застройки. Живет здесь преимущественно русский пролетариат. Тут же, на левом берегу, находятся большинство заводов. Теперь левобережный Каузинас переименован в Непобединск и является фактически столицей нового государства. Впрочем, других городов у нас все равно нет.
Без особой волокиты со стороны должностных лиц я выписываю временный пропуск и выхожу на территорию завода. Рой воспоминаний тотчас взлетает со дна моей памяти, как несчетная стая галок. На одном из таких заводов когда-то, в пору моей российской юности, начиналась моя трудовая карьера. Сначала контролером ОТК на ферросплавах (потому что хорошо знал химию), потом околоначальственные люди заметили мой талант художника и предложили мне должность оформителя в том же цехе. И пошло-поехало! Имея склонность к перемене мест, я кочевал из цеха в цех, с завода на завод, совершенствуя свое мастерство оформителя. Более пяти лет я никогда не задерживался на одном месте. Проходило определенное время, и какой-то бес толкал меня в ребро, и я бежал к новым людям, к новым впечатлениям. Каждый раз, начиная с нуля, тем не менее, я как бы поднимался на ступеньку выше в своем мастерстве художника-оформителя.
Завод имени "Ш." (не стану расшифровывать), где я работал со своим напарником Анатолием, был моим последним заводом. В ту пору мне уже перевалило за тридцать (не стану уточнять). Когда началась так называемая ПЕРЕСТРОЙКА, я вдруг понял, что все эти годы прожил не так, как следовало бы. Делал не то, зачем был рожден на этот свет. Я ушел с завода на вольные хлеба, в совершенную неизвестность и занялся чистым искусством, коря себя и систему "за бесцельно прожитые годы" и упущенное время. Однако ж занятия чистым искусством не часто приносят обильные плоды, подлинные удачи редки. Обычно перебиваешься с коньяка на хлеб, а посему, приходится подрабатывать побочными заработками, хотя и очень близкими моему духу, а именно преподавательством. Два раза в неделю веду студию живописи при нашем доме культуры. Платят гроши, но выжить можно (особенно, если сумеешь продать одну-две картины в месяц). Если подходить к делу с размахом предпринимателя, можно было бы открыть собственную студию и драть деньги с состоятельных родителей. Но у меня нет (и никогда не будет) размаха предпринимателя, да, в общем-то, и желания размахиваться тоже нет. Потому что это очередная пустышка. Я уже немолод и заниматься буду теперь только искусством. Хотя бы я с голоду сдыхал. По мере сил не стану больше думать о материальном, только о духовном. Духовность, духовность и еще раз духовность. Вот такая теперь моя жизненная программа!
Я тут заболтался, мемуарист долбаный, и совсем забыл, за чем, собственно, пришел на завод им. "Ш.", много лет спустя после увольнения отсюда. Уж, конечно, не затем, чтобы сыграть на струнах души ностальгический романс. А пришел я сюда с весьма прозаической целью: чтобы попросить плотника Реутова по старой памяти изготовить мне рамы для картин. Подрамники для холстов я сколачиваю сам, а вот рамы - это уже искусство другого рода, чем мое, тут нужен специалист своего дела.
