Николай Дубов - Колесо Фортуны
- А ну-ка, зайди до меня.
- А шо такое, дядько Иван? - с опаской спросил Сашко. Ему вовсе не улыбалось повторение недавней порки.
- Да ты что, боишься? Дело до тебя есть...
Сашко вошел в кабинет и остановился у порога.
- Давай, давай ближе. Садись вот тут.
Сашко осторожно присел на краешек стула, готовый каждую секунду вскочить и убежать.
- Ну, как она, жизнь? - спросил Иван Опанасович.
Сашко двинул одним плечом к уху и стесненно улыбнулся.
- Нормально.
- Бегаем по селу, воробьям дули показываем?
- Не, я и дома помогаю...
- Знаю я вашу подмогу... Целый день, как лягушата, из Сокола не вылезаете.
- Так каникулы же, дядько Иван!
- Да нет, я не против, сам такой был... Чего ж не купаться, если вода теплая?.. - Иван Опанасович мямлил, ища "подхода", не нашел его и решил говорить напрямик, без всяких подходов. - Тут дело такое. Важное дело. Понятно? - Не сводя с него взгляда, Сашко торопливо покивал. - Приехал до нас американский турист.
Слыхал? Ну вот. А переводчик заболел.
- Так я знаю, батько ж его в больницу возил, - сказал Сашко.
- А? Ну да!.. Так вот, значит, американец остался один, и что он, к примеру, сейчас делает - неизвестно...
- Чего ж неизвестно? - сказал Сашко. - Рыбу ловит.
- Ага! Так ты его уже видел?
- А конечно! Здоровый такой, бровастый... Брови такие черные, мохнатые, глаз почти и не видать, а голова седая...
- Точно! Он самый! - покивал Иван Опанасович.
- Так он по берегу Сокола ходит со спиннингом...
Спиннинг у него - закачаться! Я таких сроду не видел...
Ничего еще не поймал, - деловито заключил Сашко.
- То нехай ловит на здоровье... Не сегодня-завтра за ним приедут заберут отсюда, но покуда он тут - мы за него в ответе, значит, надо за ним как-то приглядывать. Понятно? - Сашко поспешно кивнул. - Кому это поручить? Люди в разгоне, при деле... Не отрывать же от работы? Да и неудобно как-то - ходить за человеком по пятам, а он, может, ничего такого и не думает... Ну вот... А вы все одно целый день на речке, в лесу болтаетесь. Вот тебя, к примеру, никто не просил, а ты и так все видел. Я и подумал: хлопчики вы уже разумные, сознательные, вам вполне можно поручить это дело.
- А конечно, дядько Иван! - сказал Сашко и весь готовно подобрался.
- Только действовать надо с умом, - продолжал Иван Опанасович. - Не ходить за ним по пятам, не торчать перед глазами, а так вроде вам до него никакого дела нету - вы сами по себе, он сам по себе. Издаля так, незаметно... Ну, и никому не болтать про это, держать язык за зубами.
- Все понятно, дядько Иван! - сказал Сашко, и глаза его блеснули. Наблюдение будем вести скрытно... - Сашко не пропускал в клубе ни одной кинокартины, больше всего любил картины про разведчиков и многое из них почерпнул. - А в случае чего - действовать по обстановке?
Иван Опанасович уловил металлический блеск в глазах Сашка и похолодел. Если бы он знал про джиннов и верил в них, он бы понял, что сам, можно сказать, своими руками выпустил из бутылки джинна мальчишеского воображения, а что этот джинн может натворить, предугадать не в состоянии даже он сам... Иван Опанасович про джиннов не слыхал, но когда-то и сам был пацаном. Он не стал гадать, что выдумают эти нынешние пацаны, он представил, что ему скажут, когда вызовут в Чугуново, и тут его бросило в жар...
- Нет! - твердо и решительно сказал он. - Никак не действовать! Ваше дело - смотреть. И точка! Понятно?
- А чего ж, конечно, - без прежнего энтузиазма сказал Сашко. - То я уже пойду?
Дела наплывали одно за другим и мало-помалу оттесняли американца на задний план, пока он не затерялся в суматохе, телефонных звонках и спорах. Иван Опанасович шел домой обедать, когда издалека донесся звонкий детский крик: "Дядько Иван! Дядько Иван!" Иван Опанасович остановился, кое-где за плетнями, привлеченные криком, появились лица любопытных. Вздымая пыль, к нему бежал маленький Хома Прибора, а следом ковылял его толстопузый щенок.
Подбежав, Хома, выполняя, очевидно, инструкцию, оглянулся по сторонам и поманил рукой Ивана Опанасовича, тот нагнулся над ним.
- Чего тебе?
Громким таинственным шепотом Хома сообщил:
- Сашко сказал - уже!
- Что уже?
Хома наморщил, лоб и оттопырил губы, вспоминая про себя все, что Сашко поручил ему сообщить.
- Тот дядька американец уже пошел до дому.
Иван Опанасович, с трудом удержав ругательство, выпрямился.
- Ладно... Беги скажи Сашку, чтобы потом до меня пришел.
Хома припустил обратно.
- Шо там такое, Иван Опанасович? - окликнули его.
- А! - отмахнулся председатель. - Ребячьи йграшки.
К тому времени, когда пришел Сашко, возмущение его несколько пригасло, но решение не изменилось.
- Ты что ж это, из дела на все село цирк устраиваешь? - жестко сказал он. - Я с тобой, как с серьезным хлопцем, а ты игрушки строишь? Тебе привлекать некого, хлопцев в селе мало? Ты бы еще из детсадика войско набрал... Ладно, хватит! Весь наш уговор отменяется. Пацаны - вы и есть пацаны! И чтобы близко до того американца не подходили, чтоб я про вас и не слышал! Понятно?
Сашко пристыженно зыркнул на него и опустил голову. Оправдываться было нечем. Он хотел, чтобы посвященных было как можно меньше, поэтому рассказал о поручении лишь Юке и Толе, но те отнеслись к нему без всякого интереса.
- Сыщики-разбойники? - насмешливо спросил Толя. - Я в детские игры не играю. Лучше почитать.
В Чугунове он взял у Вовки толстый том романов Сименона и теперь упивался повествованиями о доблестях инспектора Мегрэ. Юка насмотрелась на иностранцев в Ленинграде.
Если говорить по правде, Юка была не совсем искренней. В другое время она бы не отмахнулась от предложения Сашка, но сейчас ей было не до того. Желание порождает надежду, надежда побуждает к действию.
Всегдашние жажда и предчувствие тайны, которая внезапно может открыться, неотступное, жгучее желание проникнуть в нее понуждали Юку искать ее там, где и при самом буйном воображении нельзя заподозрить существование даже пустякового секрета. Сейчас все внимание Юки было поглощено Лукьянихой.
3
Приезд участкового уполномоченного Кологойды заметили все, а когда он, застигнув на месте преступления Митьку Казенного, арестовал его и увез в Чугуново, происшествие долго обсуждали. На старушку, которая сидела рядом с Кологойдой в чугуновском автобусе и тоже сошла в Ганышах, никто не обратил внимания.
Ее все знали, она была своя и так же малозначительна и незаметна, как ничем не примечательный камень у дороги, - о нем вспоминают, лишь споткнувшись. О старушке вспоминали, пожалуй, еще реже. Ее имени и фамилии не помнили, при нужде звали ее Лукьяновной, а за глаза Лукьянихой. Неизвестно было, откуда она родом, когда и как попала в Ганыши. Все сверстники ее перемерли, следующее поколение, поседев и облысев, все дружнее перебиралось на вечное жительство под невысокие холмики на сельском кладбище. Лукьяниха непременно участвовала в их погребении, а сама, усохшая и согнутая годами, все так же мелкими, старушечьими, но спорыми шажками семенила по своим делам. А все дела ее сводились к добыче пропитания. С возрастом глаза повыцвели, но остроты зрения не утратили, и Лукьяниха с самодельным лукошком с весны до ранней осени собирала всякий "божий дар" - лечебные травы, землянику, костянику, чернику, а потом грибы. Особого спроса на добычу Лукьянихи не было, но рубли, как известно, складываются из копеек. Лукьяниха вела им бережный счет, а за большим никогда не гналась. Донашивала она чужие обноски, однако содержала себя в чистоте, пахло от нее всегда мятой и богородичной травой, в сельмаге покупала только стирочное мыло, хлеб, постное масло и соль. На луковку и воду хозяева не скупились, поэтому тюрька - неизменная еда Лукьянихи всегда была обеспечена. Если добрые люди звали к столу похлебать постного борща, она не отказывалась, но сама никогда не напрашивалась. Что же еще? Знали, что она богомолка, - бывая в Чугунове, церковной службы не пропускала. По доброте сердечной бралась ухаживать за безнадежно больными, обмывала покойников, но платы за это не требовала, только что кормилась, ну а если чем одаривали - не отказывалась. Не было у нее, что называется, ни кола ни двора, жила у хозяев из милости.
