Герберт Уэллс - Первые люди на Луне
Он пожал плечами.
— Чего вы от нее ожидаете?
— Там увидим.
— Увидим ли? — спросил я и устремил взор в пространство.
— Вы утомлены, — заметил он. — Вам бы лучше прогуляться сегодня после обеда.
— Нет, — сказал я упрямо. — Я кончу эту кладку кирпича.
И действительно, я кончил, и обеспечил себе бессонную ночь.
Никогда еще, помнится, у меня не бывало такой скверной ночи. Было, правда, несколько худых ночей перед моим крахом, но даже самая худшая из них была сладкой дремотой в сравнении с этой бесконечной тревожной бессонницей. Мною вдруг овладел сильный страх при мысли о нашей затеи.
До этой ночи я, кажется, ни разу и не думал о рисках, которым мы подвергаемся. Теперь они предстали, как полчище привидений, осаждавших некогда Прагу, и выстроились все передо мной. Странность нашего предприятия, его надземный характер ошеломляли меня. Я был подобен человеку, пробудившемуся от сладких грез к мрачной действительности. Я лежал с широко раскрытыми глазами, и каждую минуту шар представлялся моему воображению все более и более хрупким и слабым, а Кавор — все более и более нереальным, фантастическим существом, и предприятие — все более и более безумным.
Я встал с кровати и начал ходить по комнате; затем сел у окна и вперил взоры в бесконечное пространство. Между звездами пустота, непроницаемый мрак. Я старался припомнить отрывочные сведения из астрономии, которые я приобрел в своем не систематическом чтении, но все это было слишком смутно, чтобы дать какое-нибудь понятие о вещах, которые мы могли ожидать. Наконец, я опять лег в постель и поймал несколько минут сна, вернее кошмара, в котором мне грезилось, будто я падаю, падаю все ниже, лечу все глубже и глубже, лечу вечно в небесную пропасть.
Я немало удивил Кавора, объяснив ему за завтраком, что не намерен отправляться с ним в шар.
На все его убеждения я упорно отвечал:
— Затея чересчур безрассудная, и я не желаю в ней участвовать. Затея слишком безумна.
Я не пошел с ним в лабораторию и, побродив немного вокруг моего бенгало, взял шляпу и палку и пошел куда глаза глядят. Утро было великолепное; теплый ветер и темносинее небо, первая зелень весны и пение сонма птиц. Я позавтракал бифштексом и пивом в харчевне близ Фульгама и привел в восторг хозяина харчевни замечанием по поводу погоды:
— Человек, покидающий здешний мир при наступлении таких чудных дней, поступает до крайности глупо!
— Вот это самое и я говорю, как услыхал про это, — сказал хозяин.
Я понял, что для одной бедной души, по крайней мере, наш мир оказался слишком тесен, и последовало самоубийство. Я пошел далее с новой нитью для своих размышлений.
В послеобеденное время я приятно соснул на солнечном припеке, затем, освеженный, продолжал свой путь дальше.
Не доходя Кентербэри, я зашел в комфортабельно выглядевший трактир. Хозяйка была приличная, чистенькая старушка. У меня было еще достаточно денег, чтобы заплатить за номер, и я решил переночевать здесь. Хозяйка была разговорчивая особа, и между многими прочими сведениями и подробностями я узнал, что она никогда не бывала в Лондоне.
— Дальше Кентербэри нигде не бывала, — повторяла она. — Грех сказать, чтобы я была непоседа.
— А не хотели ли бы вы совершить вояж на луну? — спросил я.
— Нет, ни за что бы я не села в воздушный шар, ни за что на свете, — быстро возразила она, полагая, очевидно, что это была довольно обыкновенная прогулка.
После ужина я сел на скамейку у двери гостиницы, болтая с двумя рабочими о выделке кирпичей, об автомобилях, о прошлогоднем крикете. А на небе красовался бледный новый месяц, голубоватый, без всяких резких очертаний, словно далекая горная вершина, и медленно плыл к западу над скрывшимся недавно солнцем.
На следующий день я вернулся к Кавору.
— Вот и я, — сказал я, — я был немного не в духе. Вот и все.
Это был единственный раз, когда я почувствовал мало-мальски серьезное сомнение насчет нашего предприятия. Просто нервы разыгрались. После этого я работал немного сдержаннее и совершал каждый день часовую прогулку.
Наконец, кроме отложенного на время накаливания сплава в печи, все наши хлопоты были покончены.
Глава IV
Внутри шара
— Влезайте! — сказал Кавор, когда я сидел на краю горловины и смотрел в темную внутренность шара.
Мы были одни. Дело шло к вечеру, солнце только что закатилось, и на всем был разлит тихий полусвет сумерек.
Я всунул и другую ногу в отверстие и соскользнул по гладкому стеклу на дно шара; затем приподнялся, чтобы принять от Кавора жестянки с пищей и другие снаряды. Внутри было жарко — термометр стоял на отметке 80° Фаренгейта, — и так как нужно было уменьшить по возможности потерю теплоты лучеиспусканием, то мы были одеты в туфли и костюм из тонкой фланели. Впрочем, у нас был с собой узел толстой шерстяной одежды и шерстяных одеял на случай холода. Под руководством Кавора я расставлял этот багаж, цилиндры с кислородом и прочее вокруг моих ног, и вскоре все нужное в дорогу было уложено. Он обошел еще раз нашу непокрытую лабораторию, чтобы посмотреть, не забыли ли чего-нибудь, затем влез вслед за мной. Я заметил, что он держит что-то в руке.
— Что это у вас? — спросил я.
— Взяли ли вы что-нибудь для чтения?
— Ах, Боже мой, ничего не взял!
— Я забыл сказать вам. Наше путешествие может продлиться… мы, может быть, будем странствовать не одну неделю.
— Но…
— Мы будем летать в этом шаре совершенно без всякого занятия.
— Как жаль, что я не знал!
Он высунулся из отверстия.
— Посмотрите, — сказал он, — тут есть кое-что!
— Есть еще время?
— Мы имеем еще час в своем распоряжении.
Я взглянул. Это был старый нумер газеты «Tit-Bits», вероятно, принесенный кем-нибудь из наших людей. Далее, в углу, я увидел разорванные листы «Lloyd's News», и, забрав их, спустился обратно в шар.
— Что вы достали? — спросил я.
Я взял книгу из его рук и прочел: «Собрание произведений Вильяма Шекспира».
Он слегка покраснел.
— Мое воспитание было чисто научное, — сказал он, как бы извиняясь.
— И вы никогда не читали его?
— Никогда.
— Это такая вещь, которую должно знать наизусть, хотя, признаюсь, я и сам мало читал Шекспира, и, сомневаюсь, чтобы много нашлось охотников читать его.
Я помог Кавору завинтить стеклянную крышку горловины, затем он нажал пуговку, чтобы закрыть соответствующий заслон в наружной оболочке. Полоса полусвета, проникавшая в отверстие, исчезла, и мы остались во мраке.
