Дмитрий Янковский - Большая Охота
– Значит, мы умрем, – грустно вздохнула Оля.
– Нет. Я случайно заметил, что на самой высокой мощности сонары обнаруживают ультразвук биотехов на очень большом расстоянии. Это поможет дяде Максу какое-то время уходить хотя бы от неподвижных мин.
– А что делать с торпедами?
– Пока не знаю. Но дело не только в этом. Надо как-то провезти тетрадки на материк, когда нас будут снимать с борта гравилетами. Любое изучение биотехов, оказывается, нарушает закон, значит, все эти записи запрещены. У нас их отнимут, если найдут.
– Ну, провезти их несложно. – Оля наморщила лоб в задумчивости. – Надо зарисовать все листы пастельными мелками.
– Много времени уйдет.
– Это если бы ты один рисовал. Но я тебе помогу, получится по семь тетрадок на каждого. Не так много. А мелков для грифельных досок в игровом зале тьма-тьмущая. Тогда можно будет уже в гравилете раздать по тетрадке всем детям, которые там будут. А когда сядем, можно разыграть сцену – мол, на прощание все друзья дарят тебе свои рисунки. Взрослые не воспринимают детей всерьез, они ничего даже не заподозрят. Потом отмоешь мел с пластика, и все дела.
– Я знал, что ты придумаешь что-нибудь толковое, – улыбнулся я.
– Почему?
– Не знаю. Там, на бревне, я понял, что ты взрослее меня, хотя лет нам, похоже, одинаково.
– Редкому мальчишке приходят подобные мысли в голову. – Она прищурилась, но уже не сердито. – Ладно. Раз ты в тетрадках все равно разобраться не можешь, можно сразу начать их разрисовывать.
– Не все. Надо оставить штуки три, а то дядя Макс поймет, что я ему лапши на уши навешал.
– Конечно. Тогда возьми мелки и сам разрисуй листы, когда надо будет.
– Лучше нам вместе быть в рубке, Оль. А то, когда прилетят гравилеты, можем потеряться.
– Думаешь, меня пустят в рубку?
– Еще бы! – усмехнулся я. – Со мной теперь кого угодно и куда угодно пустят. Все думают, что я могу спасти корабль.
– Мне кажется, что они в этом не ошибаются, – спокойно ответила Оля.
– С чего ты взяла? Я и сам не уверен.
– А я уверена. Мальчишка, который не побежал за взрослыми, а сам полез спасать незнакомую девчонку, способен спасти не только корабль.
– Но я не могу ничего понять в этих записях!
– Это не имеет значения. Ты же обнаружил новое свойство сонара. Может быть, у тебя интуиция, может, ты бессознательно складываешь в голове обрывки фраз, сказанные в разное время отцом. Он ведь не мог не говорить о том, чем занимался.
– Говорил иногда…
– Вот видишь. Пойдем в рубку.
– Ладно, – неуверенно произнес я. – Вакса, отведи нас обратно.
Когда мы, прихватив цветные мелки, втроем появились в ходовой рубке, оказалось, что благодаря моей наблюдательности дядя Макс ушел уже от двух мощных мин.
– Отличный способ, – оценил он. – Молодец твой отец. Получается отвернуть раньше, чем мина взрывается.
Я усадил Олю в штурманское кресло, а сам перебрался поближе к штурвалу, чтобы привлечь к себе все внимание, а от нее, напротив, отвлечь. Делая вид, что делаю пометки в тетрадках, я начал густо замазывать отцовские записи. Но не успел я разделаться и с десятком листов, как появилась первая стая торпед.
– Андрей! – встревоженно позвал меня дядя Макс. – Тут очень подозрительная цель на сонаре. Не похоже на стаю дельфинов. И идет прямо на нас, почти встречным курсом.
Я вскочил с кресла и уперся взглядом в экран. Сильно растянутое светло-зеленое пятно, похожее на стекающую по стеклу каплю, стремительно приближалось к нам. Фронт капли переливался изумрудными искрами ультразвука.
– Какая у них скорость, можно определить? – спросил я.
У меня не было никакого опыта работы с сонаром, поэтому максимум, на что я был способен, – это отличать объекты от фона, но ни скорость, ни расстояние рассчитать не мог.
– Встречный курс. Скорость почти тридцать узлов, – ответил дядя Макс.
– А мы сколько можем выдать?
– В таком состоянии судна максимум пятнадцать узлов. И то опасно, может посрывать заплаты с пробоин. Из трюма постоянно откачивают воду и усиливают сварные швы, поэтому ход становится с каждым часом лучше, но больше двадцати узлов мы все равно не выжмем, потому что половина турбин не работает.
– Тогда отворачивайте, – сказал я.
– Это бессмысленно, – угрюмо произнес дядя Макс. – С таким преимуществом в ходе они нас и с кормы догонят в два счета.
– Все равно нельзя идти прямо на них! – Я сжал кулаки, чтобы голос мой звучал тверже. – Лево руля!
И дядя Макс послушался. Он раскрутил штурвал так, что судно накренилось, меняя курс на девяносто градусов. Еще не утихший шторм ударил в борта волнами, от чего корабль затрясся крупной дрожью, словно его килем спустили по гигантскому трапу.
– У нас назначена точка встречи с гравилетами? – спросил я.
– В точности нет. Мы выставили на мостик маяк, по которому гравилетчики возьмут пеленг.
– Отлично! Тогда надо подставить торпедам корму!
– Зачем? – поразился Алекс.
– Затем! – Я вспомнил, что отец говорил о спасательных ботах. – Готовьте к спуску еще одну шлюпку. Но спускать только по моей команде!
Я боялся, что перегнул со словом «команда», ведь за штурвалом был не просто взрослый, а моряк, выходивший в океан до войны. Но дядя Макс и бровью не повел.
– Внимание палубной команде! – сказал он в селектор. – Приготовить спасательный бот к спуску кормовым краном!
В этот момент я придумал название для маневра, который нам предстояло совершить: «выставить ложную цель». Наверняка это придумывали и до меня, но мне неоткуда было почерпнуть подобную информацию, поэтому приходилось руководствоваться только обрывками фраз отца.
Я снова сел в кресло, трясясь от напряжения и неожиданно свалившейся на меня ответственности. Мутная зеленая капля, стекавшая по экрану, приближалась к янтарной искорке корабля, но теперь она догоняла нас куда медленнее, поскольку от ее скорости отнималась наша.
– Мина прямо по курсу. – Дядя Макс ткнул пальцем в экран. – Это та, которую мы обогнули двадцать минут назад.
– Придется снова обходить, – вздохнул я. – Выхода нет.
Это было плохо – любое изменение курса позволит торпедам снова зайти не с кормы, а чуть сбоку, что помешает выставить ложную цель.
– Если после обхода будем двигаться тем же курсом, там будет еще одна мина, – сообщил дядя Макс. – Я думал, что нам удалось их обойти, а тут снова…
– Торпеды страшнее, – вспомнил я слова дяди Эда.
– С этим трудно спорить.
Пока мы принимали решение, Оля бесстрастно рисовала мелками в тетрадях, словно все происходящее никак ее не касалось, словно ее жизнь не зависела от наших действий. Мне показалось, что она совсем, ну ничуточки не боится смерти. Она была далека от того, чтобы намеренно искать ее, но и приход смерти не вызывал у нее ужаса. Наверное, смерть родителей она пережила как свою собственную, а разве может бояться смерти человек, который уже один раз умер? Честно говоря, я ей даже позавидовал. Я чувствовал, какую неимоверную силу может дать человеку отсутствие страха смерти, но сам боялся. И хуже того, я знал, что даже после смерти отца буду бояться, потому что не мог пережить его смерть как свою. Вот если бы мама… Но такое я бы вряд ли вообще смог пережить.
