Владимир Колотенко - Стена плача
Юра только кивал. Не могу сказать, что я поразил его чем-то неожиданно новым, он это и сам прекрасно понимал и не нуждался в моих лекциях для первокурсников. Но в нем зрела убежденность в том, что и он так думает, а значит - не одинок в своих мыслях, а значит - на верном пути. Единственное, чем он мог восторгаться - беспорочным зачатием Марии. До этого момента он, конечно, не мог себе его объяснить и только теперь у него открылись глаза: а действительно, все так просто! До этого надо было дожить. Он дожил.
- Твои гены, - продолжал я, - это и есть та гранитная подложка, та незыблемая скала, а не зыбкий песок, на которой мы и будем возводить нашу Пирамиду. Это и есть та самая кость, на которой мы будем наращивать мясо живой совершенной жизни.
- Белая, - сказал Юра.
- Что «Белая»? - не понял я.
- Кость, - сказал он, - белая кость.
Я улыбнулся:
- Еще бы! Как чаячий пух!..
У каждого человека есть кости и своя ахиллесова пята, подумал я. Есть она и у Юры.
Глава 16
- Мясо, - сказал он, - это прекрасно! Я бы съел чего-нибудь мясного...
- Проголодался? - заботливо спросил я. - Я тебя заболтал.
Он не обратил на мои слова никакого внимания.
- С генами все ясно, - произнес он, - а вот с совершенством не очень. Это будет большой киббуц? Или Ауровиль?
Я знал, что когда-нибудь он задаст и этот вопрос: от генов до совершенного общества, как от лучины до северного сияния.
- Как же и когда мы вскарабкаемся на вершину твоей Пирамиды?
Теперь я замолчал. Об этом можно было бы написать томов сто или двести, о том, как строить совершенное общество. Оуэн написал, скажем, тома два или три, Томас Мор - три или шесть, я не все их читал. Что-то написали и Бэкон, и Монтескье, и Ленин... Писал и Сталин, и даже Брежнев нацарапал свое «Возрождение», которое и сам вряд ли читал... Даже узколобый Чучма и тот что-то накрапал! Да! О том, что Волга-де - это не Днепр, и она не впадает в Азовское море. А Александр Зиновьев в своей работе «На пути к сверхобществу» подробнейшим образом расписал причины невозможности его построения. Многие писали, я уж не говорю о Платоне и Аристотеле, об Августине и Марке Аврелии... А что толку?! Библия!.. Но как разработать бизнес-план на такую программу? Для этого снова понадобится не одно тысячелетие, а жить хочется сегодня, сейчас. Как с этим быть? И быть или не быть? Вот же в чем вопрос!
- Как же и когда мы вскарабкаемся на вершину твоей Пирамиды? - повторил свой вопрос Юра.
Я посмотрел в окно, выдержал паузу, затем:
- Клон, - это все, что я мог ответить Юре, - наш клон.
Он аж подпрыгнул!
- Так я и думал, я так и думал!..
И утих. Упал в кресло и закрыл руками лицо. И снова слезы хлынули у него из глаз.
- Ты - гений, гений, ты, правда, гений, - запричитал он.
Я и не подумал его отговаривать. Мне были хорошо знакомы эти восхитительные прекрасно-томные и умопомрачительные мгновения жизни, когда тебя захлестывает волна возвышенного восторга, и неподвластные твоей крепкой воле спазмы судорог вдруг перехватывают горло, готовые удавить тебя, задушить в своих цепких объятиях. Я и не подумал его отговаривать.
- Ты, правда, - гений.
Я и не подумал его отговаривать. А что он скажет, когда я расскажу ему о том, что нам удалось уже воскресить Ленина?..
- Теперь и ты это знаешь, - сказал я.
- А кто еще?
Такие слова как «управляемая феноменология гена», теперь-то я был абсолютно уверен, приведут его в восторг, потрясут.
- Немногие, - сказал я.
Мы помолчали. Затем он, чтобы что-то сказать, продолжал.
- Если ты заметил, даже в названии моего сайта есть «klon».
Я заметил. Вместе с тем, это было признание и того факта, что мой выстрел попал в десятку.
- Юра, - сказал я, - твой ход.
- У меня есть мечта, - проговорил тихо он.
Он смотрел куда-то прищуренными глазами и молчал.
- Мне кажется, ты ее выкрал, - потом сказал он.
- Нам не хватало только черной зависти! Теперь мы вместе, - сказал я, - я - это ты! А ты - это я!
- Так не бывает.
- И мы с тобой обязательно разрулим наше общее дело!
- Мы? Безбожники?..
- Юра, - я добыл из запасников еще один (Жорин) аргумент, - ты скоро умрешь.
Ни один мускул не дрогнул на его лице, он по-прежнему смотрел вдаль, затем согласно кивнул и сказал:
- Ты и тут прав: времени у нас очень мало.
- Мы - уже давно не безбожники, - уверенно произнес я, - но мы те, кто впервые сделал попытку стащить Небо на Землю. Ты не можешь себе даже представить всю тяжесть бремени, что свалилось на наши плечи.
- Но как вы собираетесь сотворить столько клонов? Где взять генетический материал того же Хаммурапи? И это твой гетерогенный геном! Представь себе мир химер - ослозайцы и клеверобыки, гадочеловеки и рыбоежи... Эти твои минотавры с кентаврами заедят нас, затрахают...
Он посмотрел на меня пристально и добавил:
- Зае...!
Юра не мог удержаться от этого яркого слова.
Это так выразительно он подчеркнул своё опасение против всевозможного нашествия жутких химер.
- Как думаешь?
Я поспешил увести его мысли от химер.
- Технология очень проста: берешь гомогенат клеточных ядер стволовых клеток человека и помещаешь его в биополе той персоны, которую ты хочешь клонировать. И - пожалуйста! Другой вариант - это уже готовый геном, скажем Иисуса Христа. Его кровь с плащаницы.
- У Христа уникальная группа крови, редкая для людей, четвёртая.
- Тем лучше для мира.
- Но десятки, сотни людей?.. Тысячи тысяч! Это - невероятно!
- Для этого у нас есть «Милашка».
- Кто такая «Милашка»?
Я рассказал и это. Юра сначала, конечно, спорил:
- Ты со своей Пирамидой никому не нужен, эти люди тебя не поймут! Я же нужен им всем, все хотят быть святыми и идут ко мне со своими страхами и грехами, как овцы к пастырю. Я для них - тестер совести, если угодно, - совесть мира. Моя технология безупречна и совершенна. Она каждому скажет, кто есть кто. А тут ты со своей Пирамидой! Твой остров напоминает мне лепрозорий. Неужели мы должны быть заперты на засов и спрятаны от всего света?
Ну, и кентавры... Они точно нас...
Он не кончил, взял сигарету и закурил.
Глава 17
Наступила среда, кажется среда, да среда, потому что в четверг, то есть завтра, я должен был вылетать в Европу. Да, в Париж, чтобы с Аней отправиться, наконец, за океан. Такой у нас был уговор. Юра сладко спал, утро было пасмурным, в Иерусалиме еще тоже были дела, и я решил отправиться в одиночку. «Созвонимся» - написал я на клочке бумаги и бросил его на журнальный столик. Звонок Юры застал меня на окраине города, я уже вышел на какую-то козью тропу, направляясь в пустыню. Было около полудня.
- Встретимся у тебя в восемь, - предложил Юра, - я должен еще кое-что успеть.
Я брел теперь, борясь с ветром, солнце так и не пробилось сквозь низкие, быстро плывущие навстречу тучи, пришлось застегнуть молнию куртки и поднять воротник. То, что я должен был сделать, я должен был сделать сам, только сам, вдали от чужих глаз и ушей. Даже Юру я не хотел посвящать в свои планы. Не то, чтобы я ему не доверял, просто я всегда это делаю так - в одиночку. Я шел и шел, обходя невысокие холмы по извилистым тропам, иногда спотыкаясь о случайные камни и цепляясь штаниной за сухой жалкий куст. Эту серо-бурую холмистую местность невозможно назвать пустыней, но здесь принято так считать, попадаются целые горные кряжи, даже редкие деревца, невпопад громко крякнет какая-то птица, хлещет ветер в лицо. Хорошо еще, что не хлещет дождь! Я ни разу не оглянулся. Так я брел часа два или три. Я ни разу не взглянул на часы, твердо зная, что к вечернему кофе прибуду в город. Что мне вдруг понадобилось в этой дикой глуши? Это была не Сахара, не Гоби, и даже не Кара-Кум. Это была, я полагал, обжитая и знакомая до последнего камешка, исхоженная вдоль и поперек Святая земля, по которой точно так, как и я брел когда-то Иисус. Чтобы превозмочь искушения. Точно так, как и я. Только, может быть, ближе к ночи и - не торопясь, не боясь опоздать к вечерней чашечке кофе. Я слегка торопился, так как чувствовал легкий озноб и, боясь простудиться, шаг за шагом спешил, набирал обороты, греясь быстрой ходьбой, даже легким бегом. Я забрел далеко, но не испытывал страха. Никаких гиен, никаких гадюк или грифов-стервятников я не боялся. Может, встретится волк? Нет, не может, убеждал я себя, хотя твердо знал, что Иисус от них отбивался палкой. Палкой-посохом и огнем, и, похоже, огнем, все огнем защищают себя от волка. Вскоре я упал на колени. Молясь. Я молился. Это так совершенно! «Да святится имя Твое!..». Это так совершенно! Я просил у Него одного: «Дай мне силы преодолеть ту рутину, что всосала людей...». Я просил одного - понимания! Здесь нельзя было торопиться, я как мог тормозил бег своей плоти, в надежде услышать хоть одно только слово. Он был нем. Было тихо и одиноко. Но я знал, что Он рядом и молился в этой загадочной тишине. Ведь молчаливое служение труднее словесного - оно не требует признательности. Я и не искал ее. Одиночество - это дар! Я спешил к нему, я искал его, как ищут каплю ранней росы на сухом стебле пустыни. И вот я нашел! Это - совершенно! Затем я поднялся и побрел назад, не чувствуя ног под собой, не различая дороги... Вдруг я вспомнил Ушкова! Бог - это Тот, сказал он когда-то, Кто не отвечает на твои просьбы. Я никогда не был согласен с таким утверждением. Солнце уже пробилось сквозь дыры туч и теперь светило в глаза. Пока шел назад, я стал прислушиваться к Небу, слушал и слушал: не прольется ли Его пара желанных и таких нужных фраз. Юра встретился мне через десять минут, он стоял во весь рост, я узнал его сразу! он стоял, задрав голову к небу и не видя меня, шевелил губами. Ветер теперь дул в мою сторону, так что он не мог слышать моих тихих шагов, я подошел почти вплотную.
