Кэролайн Черри - Ангел с мечом
Она поднялась на полудек, порылась в первом подвесном мешке у борта и нашла обрывок головного платка из шиббы, который использовала вместо галстука. Он был чистым. Большей частью, по крайней мере. Она понюхала его и бросила Мондрагону.
— Обмотай вокруг головы! Будешь походить на настоящего плотовщика.
Он удивленно вытаращился.
— Какой дурак, черт побери! — Она подошла к нему, вырвала у него из рук тряпку и сама намотала ее, как тюрбан, на его голову, стоя при этом вплотную к нему.
Она обратила на это внимание не сразу, а когда уже заканчивала, и отпрянула назад, едва успев завязать платок, ощущая то же неуютное смущение, что и ночью — вспомнила о том, что он не мальчик и что единственное общество в ее жизни было женским. Он был просто… другим. Прикосновение к нему ощущалось как-то иначе; и Альтаир опять вспомнила, как он вздрогнул, когда она сделала ему предложение, которое, по ее мнению, было самым великодушным в ее жизни. Его реакция была даже не чем-то похожим на «нет», а инстинктивной реакцией не пришедшего в себя человека, совершенно откровенной. Она буквально бросилась на него, а он просто сидел. Не предпринял никакой попытки, которую следовало бы ожидать от мужчины; более того, даже попытался ничего не заметить.
Никогда бы не поверила, что я красива. Но никогда бы не поверила, что так уж безобразна. Она потрогала нос, там, где она столкнулась с шестом и довольно сильно, когда однажды еще девочкой попыталась управляться с лодкой. Как-то во время шторма, когда старый Дет разбушевался, она устало приближалась к надежному причалу — тогда она впервые осталась одна и еще не была такой сильной, как сейчас… в первый раз, когда она плыла с шестом сквозь сильный шторм, и разбила себе нос. Она добиралась до причала, почти захлебываясь кровью и полуослепшая от боли, но добралась. Нос стал с тех пор немного приплюснутым и широким. Может, все дело в этом. Ясно, что удар шестом не сделал ее красивее.
— Почему ты мне помогаешь?
Она повернулась к нему. Поискала быстрый ответ и поняла, что все не имеет никакого смысла.
— Хм? Не так уж много я сделала.
Он на миг задумался — с выражением на лице, которое значило, что его мысли далеко отсюда.
— Как я оказался на борту?
— Я тебя втащила.
— Ты сама?
— А кто еще? — спросила она. — Ты пытался взобраться на борт. Потом я схватила тебя и втащила.
Он покачал головой.
— Ничего не помню. Все исчезло. Помню только воду и мост.
— Полдюжины добрых людей сбросили тебя вниз, голого, как новорожденного. Помнишь?
Он промолчал. И молчание это было ложью. Она поняла это по легкому мерцанию в его глазах. Он огляделся,
— Чего мы ждем?
— Тебе куда-нибудь нужно? Он молча посмотрел на нее.
— Можешь отдыхать, — сказала она, — Скоро потеплеет. Тогда ляжешь вон там и прогреешь свои царапины, пока не почувствуешь себя получше. Торопиться нам некуда.
Альтаир перешла на правый борт и достала шнуры и удилища из держателей, потом вскочила на полу дек и покрепче подтянула якорь на корме. Она услышала, как Мондрагон зашевелился, обернулась и увидела, что он взбирается на полудек, при этом опасно покачиваясь у края лодки. Вот он запнулся.
— На палубе! — крикнула она инстинктивно, и он, широко расставив ноги, закачался на месте, пока она его не подхватила. — Сядь! Проклятье, ты же чуть не вывалился!
Он ухватился за ее руку и неуверенно сел на полудек. Альтаир присела ца свои надежные босые ноги, и тут в ее голове забрезжила мысль. Она услышала тихий хруст пальцев ног, почувствовала постоянное напряжение мышц и толкнула его в колено.
— Эй, оставайся в среднем проходе, ясно? Не вставай на полудек, и будь чертовски осторожен, когда поднимаешься на палубу. У тебя ноги береговой крысы, не говоря уж об ушибленной голове, которая тебе не помощница. Маленькие лодки, знаешь, немного верткие. Ты привыкнешь к этому. Но на тебе последняя сухая одежда, какая у меня есть.
Он опустил ноги и встал на доски. Потом снова посмотрел на Альтаир.
— Как с санитарными удобствами?
— Санитарными — чего?
— Клозет. — И когда она совершенно бестолково заморгала глазами, заорал на нее: — Помочиться!
— Там впереди горшок, а можно и через борт. Одно из двух тебе придется попробовать. — Тут ей пришла еще одна мысль. — Мочиться за борт; а если посерьезнее, возьми лучше ведро. Я-то справляюсь, но ты наверняка свалишься в воду, если попытаешься по-другому.
Он посмотрел на нее и начал глядеть по сторонам, вперед, потом назад, будто надеясь на что-то другое. И остался сидеть на месте.
Ей действительно было его жаль. Она была сбита с толку и лично оскорблена. Например, тем, что он отпрянул от нее. Она потянулась и прикоснулась к его руке — почти так, как прикасалась к той неблагодарной кошке, быстро и осторожно.
— Эй, я буду рыбачить с кормы, порядок? Я не буду смотреть.
Он вытаращился на нее, как будто думал, что может быть еще лучшее решение.
— Ты как-то религиозен? — спросила она, вспомнив вдруг, что у некоторых ревентатистов чрезвычайно сильное чувство стыда.
— Нет, — ответил он.
— Любишь мужчин?
— Нет! — Это было сказано с более сильным выражением, чем предыдущее. Казалось, он был в отчаянии.
— Но только не меня, да? Прекрасно. Я не буду на тебя бросаться. Не надо делать такое озабоченное лицо. — Она опять коснулась его руки, встала, перешла на полудек и присела там перед вешалкой, где располагалось остальное снаряжение, все аккуратно вынула, связала шнуры и открыла банку с наживкой, сморщившись от вони. Потом прицепила наживку на крючок и забросила шнур.
Она сидела со скрещенными ногами рядом с кожухом двигателя на корме и смотрела на поплавок, воду и танцующий солнечный свет — как делала уже тысячу раз. Пока, наконец, не почувствовала легкое изменение положения лодки от движений Мондрагона; она чувствовала равновесие и свойства лодки непосредственно позвоночником и каждым нервом. Она дала ему сделать свои дела. Наконец, он вернулся на полудек и поднялся на ноги. Она повернулась, но он был осторожен и шел, пригнувшись, готовый в любой момент упереться в палубу руками.
Он искал общества, предположила она, когда он сел неподалеку от нее. Это в порядке вещей. Даже приятно.
— Ты когда-нибудь рыбачил? — осведомилась она. Это не было занятием жителей Верхнего города, но это было тем, чем она охотно занималась, когда дела шли не слишком хорошо. Прекраснее всего на свете было наблюдать, как танцует вода, и надеяться на то, что поплавок, наконец, нырнет. На рыбалке остается только надеяться. В любой момент счастье могло отвернуться. Рыбак должен быть оптимистом. Пессимисту никогда не выдержать.
— Я… — Он подошел поближе и хотел было сесть и свесить ноги за борт.
— Эй, ты распугаешь всю рыбу! Смотри, чтобы не отбрасывать на воду никакой тени, понятно?
— Извиняюсь. — Он отпрянул назад, подтянул ноги и обхватил их длинными руками. Она повернулась к нему и бросила на него взгляд, которым хотела выразить, что сказала это вовсе не из недружелюбия. — Я… — Он начал новый разгон. — Я на самом деле благодарен, — сказал он. — За все.
Она пожала плечами. Мысли ее вдруг снова вернулись к этой истории, и мир показался холодным. Мосты в полночь и негодяи в черных плащах. Она посмотрела на Мондрагона.
— Дело не в том, что… что ты мне не нравишься, — сказал он. — Только… я не знаю, что происходит.
— Ты имеешь в виду, что не знаешь, кто тебя сбросил в воду?
Нет, он не знал не это. Она поняла по его взгляду — быстрому, обшаривающему даль.
— Как получилось, что там оказалась ты?
— Я хотела кое-что забрать из таверны. Ты упал в воду прямо у моей лодки. Потом снова вынырнул и искал, за что ухватиться. Это оказалась я. По-моему, тебе повезло.
Сначала он переваривал это. Глаза его мигали. Зеленые, как море. Нет, темнее. Как море в ненастный день. Потом облачность снова исчезла, и Мондрагон потянулся рукой к лицу Альтаир. Она испуганно отпрянула.
Он быстро отдернул руку и смущенно уставился перед собой.
— Эй, — сказала она. Он напугал ее. Даже сердце подпрыгнуло. Предки его знают, не сумасшедший ли он, как половина плотовщиков там снаружи. Она перехватила удочку повыше. — Я думала, клюнуло! — Ложь, которая освободила ее из неловкой ситуации. Она вытянула шнур и осмотрела поплавок и крючок. Наживка исчезла. — Подкрался, проклятый!
Она встала и пошла, чтобы достать новую наживку.
Альтаир снова забросила удочку и продолжала рыбачить стоя, а Мондрагон тем временем вытянулся на теплых досках полудека и уснул. Потом она села и подумала, что ей ведь больше ничего не нужно, как просто дать ему крепкого пинка. Его типичная для сухопутной крысы неуверенность была не наигранной, что бы там в нем ни было ненастоящим.
Он совершенно невинно лежал на солнце. Альтаир поймала маленькую рыбку, разорвала, чтобы сделать из нее наживку, и остаток утра рыбачила более тяжелой снастью.
