Аластер Рейнольдс - Пространство Откровения
Нет, надо быть осторожнее, когда говоришь о другом триумвире. Садзаки – самый верный адъютант капитана. Они были знакомы давно, задолго до того, как Вольева вошла в команду. Насколько она знала, никто, кроме нее, не разговаривал со «спящим» и даже не знал о подобной возможности. Ни к чему было так глупо рисковать, даже учитывая пробелы в памяти капитана.
– Тебя что-то беспокоит, Илиа? Раньше ты доверяла мне. Дело в Силвесте?
– Нет, причина беспокойства находится не так далеко.
– На борту корабля?
«Вряд ли я когда-нибудь привыкну к этому», – подумала Вольева.
Но визиты к капитану в последние недели казались ей куда более привычным и естественным делом, чем раньше. Получалось, что посещение трупа, сохраняемого в условиях сверхнизких температур, трупа, несущего временно подавляемую, но опасную для всего сущего болезнь, стало для нее немного неприятной, но совершенно необходимой обязанностью. Чем-то таким, что ты просто вынужден время от времени делать.
Сейчас, однако, она сделала еще один шаг навстречу капитану, и черт с ним, со страхом, который остановил ее мгновение назад, когда она была уже готова выразить свое недоверие к Садзаки.
– Это насчет центрального артиллерийского поста, – начала она. – Помните его? Помещение, из которого управляют орудиями, хранящимися на тайном складе?
– Кажется, помню. Так что с ними?
– Я обучала артиллериста-стажера. Ему предстояло занять место в ЦАПе и взять контроль над орудиями с помощью вживленных в мозг имплантатов.
– Кто этот стажер?
– Борис Нагорный… Нет, вы его не знаете, он появился на борту сравнительно недавно. Я старалась держать его подальше от остальных. И даже помыслить не могла о том, чтобы привести сюда. Причина очевидна.
Причина заключалась в том, что болезнь капитана могла перекинуться на имплантаты Бориса. Вольева тяжело вздохнула. Она подходила к кульминации своего повествования.
– Нагорный всегда был не вполне уравновешенным. Во многих отношениях человек, стоящий на грани психопатии, был для меня предпочтительнее абсолютно нормального. Так, во всяком случае, я думала тогда. Оказалось, что я недооценила душевное нездоровье Нагорного.
– Ему стало хуже?
– Все случилось после установки имплантатов и первой попытки контакта с орудиями. Он стал жаловаться на кошмары чрезвычайной силы.
– Какое испытание для бедняги!
Вольева кивнула. Она догадывалась о том, что пережил капитан, когда болел, но все еще сохранял сознание. Какие кошмары, наверное, посещали его! Испытывал ли он при этом боль? И что такое боль в сравнении с пониманием, что тебя едят заживо, одновременно превращая в нечто совершенно чужеродное!
– Я не знаю, каковы были его кошмары, – сказала она. – Знаю лишь, что для Нагорного, чья голова и без того была набита страхами – их хватило бы на всех нас, – это оказалось невыносимым.
– И как ты поступила?
– Все заменила. И интерфейс ЦАПа, и имплантаты Нагорного. Совершенно без толку – кошмары продолжались.
– Уверена, что они как-то связаны с ЦАПом?
– У меня такая версия просто в голове не укладывалась, но несколько сеансов контроля дали весьма красноречивую статистику. – Илиа закурила новую сигарету – зажгла одинокую оранжевую звездочку в космосе капитана. Находка целого блока сигарет – ее единственная радость за последние недели. – Я снова заменила всю систему, но это ничего не дало. Ему стало еще хуже. – Сделав паузу, она призналась: – И тогда я посвятила в проблему Садзаки.
– Какова была его реакция?
– Он потребовал, чтобы я перестала экспериментировать, по крайней мере до тех пор, пока мы не доберемся до орбиты Йеллоустона. Пусть Нагорный проведет несколько лет в криосне, может, – это благотворно скажется на его рассудке. Сама я могу сколько угодно возиться в ЦАПе, но Нагорного туда допускать нельзя.
– Что ж, по мне – вполне разумный совет. Ты, разумеется, его отвергла?
Вольева кивнула и поймала себя на парадоксальном чувстве: ей было приятно, что капитан догадался о ее проступке и теперь не надо выдавливать из себя признание.
– Меня ведь разбудили на год раньше других. Дали время ознакомиться с системой, велели контролировать ваше состояние. Этим я и занималась несколько месяцев. До тех пор, пока не решила разбудить Нагорного.
– Ты продолжала эксперименты?
– Да. До вчерашнего дня. – Она глубоко затянулась сигаретой.
– Не тяни из меня жилы, Илиа. Что случилось вчера?
– Нагорный бежал. – Вот! Наконец-то она высказалась. – У него случился сильный приступ, он накинулся на меня. Я защищалась, он удрал. Спрятался где-то на корабле, но где именно, не знаю.
Капитан задумался. Илиа догадывалась, о чем он размышляет. Корабль очень велик, в нем есть места, которые невозможно просканировать, поскольку датчики там давно не работают. А если беглец будет почаще менять укрытия, это еще больше затруднит поиски.
– Необходимо разыскать этого парня, – сказал капитан. – Нельзя, чтобы он гулял на свободе, когда Садзаки и другие проснутся.
– А потом что?
– Вероятно, придется его убить. Но сделать это надо аккуратно. Заморозить тело в капсуле и сказать, что так и было.
– То есть представить это как несчастный случай?
– Да.
На лице капитана, которое Илиа видела в смотровое окошко, по обыкновению ничего не отразилось. У него мимические возможности, как у мраморной статуи, подумала она.
Это было хорошее решение. Замороченная собственными проблемами, Илиа не смогла до него додуматься. До последней минуты она боялась конфронтации с Нагорным, поскольку та могла привести к его смерти, а такое развитие событий представлялось неприемлемым. Оказывается, оно вполне приемлемое, если взглянуть с правильной точки зрения.
– Спасибо, капитан, – сказала Вольева. – Вы мне очень помогли. А теперь, с вашего разрешения, я вас снова заморожу.
– Но ведь ты скоро вернешься, да? Мне приятно разговаривать с тобой, Илиа.
– Я ни за какие коврижки не пропущу нашей встречи. – Она приказала браслету снизить температуру мозга капитана на пятьдесят милликельвинов. Это отправит его назад, в дрему, в бездумное небытие. Так она считала.
Вольева в тишине докурила сигарету, а потом перевела взгляд с капитана в темный изгиб коридора. Где-то там, в корабельных недрах, ее подкарауливает Нагорный. Он затаил на нее глубокую обиду. Он болен. У него поехала крыша.
Это бешеная собака, которую надо пристрелить.
– Кажется, я знаю, что это такое, – произнес Силвест, когда последний мешавший камень кладки был удален и открылась верхняя часть грани обелиска площадью два квадратных метра.
– И что же?
– Это карта системы Дельты Павлина.
– Что-то мне подсказывает: вы уже давно знаете это.
Паскаль глядела через выпуклые очки на сложный рисунок – две группы слегка искаженных концентрических окружностей. Стереоскопически совмещенные, они должны были дать единую картину, как бы висящую в воздухе перед обсидиановым обелиском. Это были орбиты планет. Сомнений быть не могло. Солнце – Дельта Павлина – находилось, как и полагается, в центре, помеченное амарантийским иероглифом – пятиконечной звездой, что сразу же напомнило о Земле. Затем следовали четкие орбиты главных небесных тел этой системы. Ресургему был присвоен символ, означавший мир. Сомнений нет. Это не случайный набор окружностей – около главных планет изображены их спутники.
– Были кое-какие догадки, – сказал Силвест.
Он совершенно выдохся, проработав в шахте всю ночь, да еще испытывая постоянный страх, но дело того стоило. Очистить второй метр обелиска было куда труднее, чем первый, да и буря выла, точно эскадрон баньши, примчавшийся с дикими воплями за душами археологов. Но, как это бывало и раньше, как будет и впредь, буря так и не достигла той силы, о которой предупреждал Кювье. Теперь самое худшее позади, хотя тучи пыли еще мечутся в небе, точно черные знамена. Тем не менее розовый рассвет уже прогоняет ночь. Похоже, опасность миновала.
– Все это ничего не меняет, – стояла на своем Паскаль. – Мы ведь давно в курсе, что они занимались астрономией. Находка говорит лишь о том, что на каком-то этапе своего развития амарантийцы узнали о гелиоцентричности этой планетной системы.
– Нет, находка дает гораздо больше, – медленно произнес Силвест. – Далеко не все эти планеты видны невооруженным глазом, даже если учесть возможные физиологические особенности амарантийцев.
– Значит, у них были телескопы!
– Не так давно вы назвали их инопланетянами каменного века. А теперь приписываете им умение делать телескопы?
Журналистка вроде бы улыбнулась, но маска на ее лице не давала уверенности в этом. Паскаль запрокинула голову: что-то блестящее пронеслось между барханами. Это под пылевыми облаками летел дельтоид.
– Похоже, у нас гости, – сказала Паскаль.
