Коллектив авторов - Горизонты. Сборник яркой современной фантастики
Делаю знаки спутникам, чтобы не спотыкались, не полетели кувырком с холма…
Начинаю понимать. Как-то он предвидел все это, и бурю, и нас, и нашу Цель, понять бы еще, как…
А, ну да. У него на макушке что-то было… гребень какой-то, нарост…
Ночь.
Вот это самое дрянное время. Ночь. Для меня, по крайней мере. Ракушка, наоборот, оживает. Навострился, прямо расцвел весь, аки майская роза, сидит, направляет свои ракушки в темноту ночи. В который раз пытаюсь понять, что он там ловит. В который раз не понимаю. Если бы не Ракушка, вообще было бы дело дрянь, хоть он ночью нас оберегает, сколько раз выручал… Чует, скотина, что его время настало, приосанился, перья распустил, прямо царь-бог долбанный…
Ночь.
Мир умирает, мира нет, остается какая-то хрень из потусторонних миров Ракушки и Креста.
И самое страшное – когда умирает мир, приходят воспоминания. Подкрадываются, подбираются, даже Ракушка не может их уловить и прогнать.
Воспоминания.
То. Самое страшное. Самое мрачное, которое загнал бы в память глубоко-глубоко, чтобы не видеть никогда-никогда-никогда-никогда…
Дуршлаг. Я про себя называл его дуршлаг, длинного, нескладного, в то утро он выбежал мне навстречу в коридор, открывал и закрывал рот, говорил что-то, быстро, эмоционально, я мотал головой, пытался показать, не понимаю, не понимаю. Я звал его дуршлаг – за обедом он орудовал дуршлагом, выуживал из кастрюли макароны, сосиски или картофелины.
Дуршлаг…
Он толкнул меня, я не понял, за что, толкнул его в ответ. А потом книги в холле поскакали с полок, и окна плюнули стеклами…
Потом не было ничего. Мир умер – и долго не хотел воскресать. Наконец, я снова увидел дом. Вернее, то, что было нашим домом. Пол и потолок оказались сбоку, я понял, что лежу на боку. С первого раза встать не получилось. Что-то мешало мне встать, что-то выбивало у меня опору из-под ног снова и снова. Вместо одной лампы в коридоре оказалось две, так уже было однажды, когда молотобоец огрел меня молотом, он стоял спиной ко мне, не видел меня…
Что-то произошло. Я встал, тут же налетел на Поварешку, он лежал на полу, залитый кровью. Почему-то вспомнил, как пытался объяснить слепым, какого цвета кровь, красная, красная, как… как что…
Что-то случилось. Выбитые стекла. Коридор, усеянный трупами.
Воспоминания…
Я их не зову. Я их гоню. Воспоминания не знают правила хорошего тона, чем больше их гонишь, тем настойчивее они приходят.
Ракушка своими локаторами ловит ночь.
Ракушка… когда он увидел меня…
…то есть, что я говорю… увидел…
…он учуял меня как-то по-своему, кинулся бежать, видно было, до смерти был напуган. Несколько раз даже врезал мне хорошенько, прежде чем до него дошло, что ничего я ему не сделаю…
Ракушка. До того дня мы пересекались пару раз. Может, волокли вместе мешок картошки куда-нибудь из откуда-нибудь, может, пару раз я разносил тарелки, вкладывал миску с супом в робкие руки…
Не более.
Когда мы вышли на улицу, мир был совсем не такой, как…
Ракушка вскакивает, настораживается. Ну что, что опять, в прошлый раз разбудил меня, чтобы показать, как драная кошчонка роется в куче мусора. Ну-с, что ты мне покажешь на этот раз…
Показывает на север, где лес редеет, тычет пальцем в пустоту, там, там…
Иду за ним. Ракушка, если ты опять мне из-за какой-то крысы спать не дал, я тебя руками своими задушу, ты меня понял…
Нет. Не задушу.
Он идет к нам. Медленно. Неуверенно. Опирается на палку. По палке понимаю – слепой. По походке догадываюсь, никаких таких хитростей, как наш Крест, он не чует…
Ну, с этим разговор короткий будет. Очень короткий. Тут, главное, не переборщить, одного бедолагу уже так угробили, хватит уже… Не напугать, лучше как-нибудь с ним…
Делаю шаг – он отступает, мать моя женщина, он чует меня, чует, без глаз, без ушей, – чует. Хочу броситься на чужака – он прикладывает палец к губам, чуть подумав, поднимает вверх руки. Не тронь меня, не тронь…
Только сейчас вижу, что это не он, а она. Исцарапанная ветками, с какими-то репьями в волосах, джинсы заляпаны не поймешь, чем, а что, уже прошла мода штаны снимать, когда в туалет ходишь… А-а, это кровь…
Кровь.
Я знаю, что кровь красная…
Она проводит руками по моим щекам, это приятно. Бережно водит пальцем по лбу, подбородку, переходит на шею. Что-то происходит между нами, электрические искры колют мое сердце…
Кровь.
Почему-то хочется назвать ее Кровь.
Прижимается губами к моим губам. И странное дело, ничего не чувствую, а в сердце грохочет Второй Большой Взрыв.
Ракушка в замешательстве, он прыгает на месте, пытается привлечь к себе внимание. Кровь проводит пальцами над Ракушкой, откуда она знает, что надо проводить пальцами. Бережно берет у него палку с дырками, Ракушка не хочет отдавать, мотает головой, как-то понял, что рядом с ним не я, кто-то другой.
Кровь прижимает палку к губам.
Я уверен – она ничего не слышит.
И все-таки прижимает к губам… Ракушка навостряется, на его лице что-то оживает, подобие улыбки…
Первый раз вижу, чтобы Ракушка улыбался…
Кровь бьет рукой об руку, снова, снова, выстукивает какой-то ритм, Ракушка делает то же самое, черт бы их драл, понимают друг друга…
Кровь вспоминает про меня – резко, внезапно, отдает Ракушке палку, кружится передо мной, рисует в воздухе линии, шлет мне воздушные поцелуи. Оступается на коряге, подхватываю, вот ты откуда вся в царапинах, голуба… Она смотрит на меня, черт возьми, не видит, но смотрит, черт возьми, краснеет, каким-то непонятным чувством понимает, что я вижу кровь на ее брючках…
Ведем Кровь к нашей стоянке, припоминаю, что у нас есть из одежды, из бинтов, перекись водорода, вроде бы, была, если только парни не извели, пьют они ее, что ли…
Кровь направляется к Кресту. Вот это совсем интересно, откуда она вообще узнала, что тут есть какой-то Крест, лежит неподвижно на куртешках…
Кровь касается губами его лба, переносицы, подбородка, рисует линии на его шее, груди, обнимает, тут же отталкивает, тут же снова протягивает руки… черт бы ее задрал, понимает, как с Крестом надо…
Понимает…
Странное чувство в груди, странное, сладкое, жгучее, раньше такого не было никогда…
Что самое бредовое – Кровь отогнала воспоминания, они больше не крадутся к стоянке, прячутся в зарослях, облизывают клыки…
Что-то касается моих мыслей. Бережно. Мягко. Ласково. Что-то от Крови. Что-то, чему нет названия, мысли, мысли, мои мысли и ее мысли…
Ракушка подскакивает, тычет пальцами в небо. Ну что, что опять… хватает меня за руки, за руки, понимаю – случилось что-то нешуточное.
Кровь тоже понимает. Похоже, чует, хватает Креста, бежим, бежим…
