Ольга Онойко - Доминирующая раса
«Божественный ветер» местера Терадзавы выметал пространство. Второй корабль, «Ямамото Исуроку», всё ещё находился в строю, несмотря на серьёзные повреждения; «старушки», протянувшие лишних полвека, пришли сюда с честью погибнуть, отводя огонь на себя… Со второй «великой матерью» расправились «Оклахома» и «Королева Лиспет». К третьей уже подоспели «живые мины».
…после долгой и страшной битвы остатки рритской флотилии бросились назад. Вернее, спасались чийенки, потому что ррит не отступают в бою. Погибнуть, забрав с собой жизни сотен и тысяч х’манков, им было сладко.
От первых двух «линий» нашего флота остался один «скелет». Самые большие и мощные корабли. Сверхтяжёлый крейсер Урала, ещё пять крейсеров — Второй, Третьей и Пятой Терры, два земных. Пять линкоров класса «энтерпрайз», восемь — старых и неповоротливых, но лучше защищённых «solarqueen». Лёгкие суда сопровождения выбили почти все.
«Третья линия», соединившись с не потерявшими боеспособности судами, перешла в контратаку. Кто-то из официальных лиц заметил для зрителей, что на атаку это уже походило мало. Скорее, на упражнение в стрельбе по движущимся целям. Исключительно манёвренным целям.
К вечеру Дитрих всё-таки добыл для меня нормальный телещит. «Виджайя», линкор, приписанный к Древней Земле, был «на крыле», но отправиться в погоню не мог. Шёл на ремонт в доки Марса. Путь, обычно занимавший три дня, обещал растянуться на месяц. Экипаж это особо не волновало, потому что на «Виджайе» была избыточная система жизнеобеспечения. То есть, проще говоря, оранжерея, — как на всех больших заатмосферниках, рассчитанных на очень длительные полёты. Урмила, начальница медслужбы, сказала, что я могу не беспокоиться ни о чём. Правда, покосилась при этом как-то странно.
Вот Малыш беспокоился, запертый в чужом вольере и лишённый возможности меня видеть. Из медотсека мне до него достучаться было трудновато. Поначалу мысленные разговоры отнимали очень много сил. Большую часть суток я отсыпалась. В медотсеке хватало помещений. На жилой палубе они тоже были — потому что во время атак были жертвы. Я понимала, почему меня не переселяют, хотя помощь врачей не так уж необходима…
Дитрих настаивал, чтобы я улетела с ним. На гипере. На Терру-без-номера. И подала прошение об отставке.
Я не знаю, что не давало мне согласиться.
…а ведь он оказался здесь только из-за меня. Лететь на флот с «минами» должен был второй мастер, Игорь.
Я не понимаю. Если бы я могла всё себе объяснить!
— Яна, — ласково сказал Дитрих, зайдя навестить меня в следующий раз, — ты помнишь, когда я подарил тебе твой биопластик?
Счастье, что он задал этот вопрос вовремя. Впрочем, с его возможностями несложно определить, способна я соображать или ещё нет.
Во время профилактических обследований на «Гагарине» пластик я сняла. Нацепила на Малыша, попутно задумавшись, на что был бы способен нукта с таким дополнительным оснащением. А потом мне достаточно было полчаса просидеть, задумчиво поглаживая малышову броню, чтобы пластик вернулся — незаметно даже для сенсорных камер.
Когда меня, бесчувственную, но ещё живую, вытаскивали из покорёженного модуля, только слепой не понял бы, что именно спасло мне жизнь. Должно быть, Урмила обмолвилась Дитриху…
А официальных документов на обладание биопластиком у меня не было.
Это случается сплошь и рядом. Слишком дорогое удовольствие, слишком опасное. Помимо медицинских функций, у пластика есть и боевые. Пусть пользоваться им как оружием получится только после обучения, разве не найдётся тот, кто научит? Поэтому официальный налог на пластик непомерно высок.
Дитрих Вольф, главный мастер единственного питомника, сумеет разобраться с претензиями. Но вот объяснить, где и у кого пластик был куплен, придётся…
Кого-то придётся сдать.
Я уверена, Дитрих знает, кого можно сдать из нелегальных торговцев. Если не сам он, так Игорь, занимавшийся всякими скользкими делами…
В очередной раз, выбирая между этическими ценностями и мной, Дитрих выбрал меня.
И это приятно.
— Помню, — сказала я и понимающе улыбнулась. Здесь камера, нашу беседу увидят. — Я ещё… — меня обуяло вдохновение, — сказала: «Какая гадость!»
— Да, — мастер мечтательно прижмурился, — ты сказала, что он похож на сопли, и ничего себе подарочек на день рождения…
— Мне тогда исполнилось двадцать пять, — припомнила я.
В глазах Дитриха мелькнул ужас. Проще простого узнать, когда я была утверждена в качестве его ассистента, и когда состоялось наше знакомство.
— Потому что мне — двадцать пять, — безапелляционно сказала я.
И мы оба засмеялись.
— Я тебя видел в новостях, — проговорил он. Коснулся моей руки — я и не думала отнимать её, — сжал большой горячей ладонью моё запястье…
Да, верно. Я попала в кадр «Колониальных новостей». По недомыслию попала. Я даже не смотрела на то, что в очередной раз вещает журналистам наша Снежная королева. Несколько секунд я маячила на заднем плане. И канал, и программа даже мечтать не могли о высших строчках рейтинга… обдало холодом. Где сейчас Инга с огненными глазами на ледяном личике? Жива?
Наташа с гитарой? Катя — королева красоты?
Сердце трепыхнулось; я уже на уровне рефлекса ожидала, что на моей коже снова оживёт биопластик, — так всегда бывало, когда я испытывала страх, за себя ли, за кого-то ещё…
…я похолодела.
— Дитрих!
Легче было бы вырвать руку из лапы Малыша. Потому что Малыш бы меня отпустил сам.
— Дитрих, прекрати! — шёпотом крикнула я.
Он смотрел на меня неотрывно. И мне это совсем не нравилось. Совсем. Мне было страшно. Потому что карие глаза Дитриха, всегда такие спокойные, сейчас были похожи на заклёпки. Тёмные металлические кругляшки.
— Всё, — сказал он невыразительно. — Никаких войн. Никаких заданий. Тебя уволят по ранению. Слушай меня, Янина. Они. Все. Обойдутся. Без. Тебя.
Он сжимал мне запястье так, что у меня кровь застаивалась в кисти!
Малыш. Где мой Малыш? У оператора безусловный рефлекс — звать нукту на помощь, но это же Дитрих! Мастер! Малыш скорее послушается его, чем меня…
Меня трясло.
— Мне станет хуже, — тихо, торопливо заговорила я, заставляя себя смотреть прямо в чёрные заклёпки. — Я буду выздоравливать гораздо дольше. Ты этого хочешь?!
Железный лёд дрогнул.
Биопластик, мой биопластик, успевший едва ли не третью своей массы перетечь на кожу мастера, направился обратно ко мне. Сердце колотилось жутко. Закружилась голова — так, что я не могла сфокусировать взгляд. Упала на подушку. Казалось, что сейчас провалюсь сквозь кровать прямо на пол.
