Евгений Филенко - Отсвет мрака (Сборник)
Фогратор лежал на пульте. Как раз под рукой. Под левой — потому что искалеченная правая годилась теперь только на то, чтобы поддерживать раструб на локтевом сгибе. «Взять фогратор, — бормотал Панин, как молитву. — Поднести…»
Он ощутил прикосновение холодного металла к щеке. Ни страха, ни даже напряжения мышц от этого он не испытал. Видимо, инстинкт самосохранения уже заглох… Спусковая клавиша мягко утопилась в рукояти.
«Все», — подумал Панин.
Он отнял раструб от виска, тупо заглянул в него. Нажал на спуск еще раз. «Вот гадина!..» — выругался он растерянно. Батарея разрядилась до предела. Вчера ему пришлось отбиваться от приблудных вродекотов, которые взялись неведомо откуда, совершенно неожиданно и никак не желали отстать. Последний залп он сделал уже не глядя, из люка. Тут-то батарея и сдохла, а он даже не обратил на это внимания.
Вчера ему повезло. А как расценивать то, что случилось сегодня? Тоже как везение или наоборот?
Панин засмеялся. Даже слезы проступили. Судьба все никак не могла угомониться и продолжала вести счет его удач и неудач. Да, ему не довелось красиво умереть, и теперь неясно, как закончатся дни Панина, окажется ли он способен достойно встретить свой жизненный финиш. Но он обнаружил то, что фогратор стал бесполезной игрушкой, на борту корабля, а не снаружи, в окружении вродекотов!
«В чем дело? — думал Панин, вертя в руках оружие. — Что происходит с нами, людьми? Если верить Дефо, то обычный, средних способностей и неясных душевных качеств, англичанин Робинзон Крузо почти вечность, десятилетиями, поддерживал в себе силы и разум вдали от цивилизации. А я, тертый и битый звездоход, специально подготовленный к выживанию в нечеловеческих условиях, и года не прожил в изоляции, а уже готов опрокинуться на спину лапками кверху. Или год уже прошел? А может, два?. За моими плечами сотни лет спокойного, в общем-то, прогресса человечества, меня воспитывали в уверенности в своем будущем, в самоуважении и душевном равновесии — и я так опустился. Почти озверел. Может быть, это и плохо, что меня так воспитывали, что все мы с детства привыкли ощущать за своими и без того далеко не узенькими плечами надежную мощь Земли и Галактики? Стоит только оборваться этой пуповине, и все пойдет вразнос?!»
Панин зафутболил фогратор куда подальше. Покосился на настенную программу. «Стереть бы это позорище… Нет, пусть висит, пусть глаза тебе ест, звездоход ты дерьмовый!» Он подошел к пищеблоку и заказал целый тюбик пасты «Фигаро».
«Не раздет, не разут, — продолжал он бичевать себя. — В тепле и неге… С голоду не подыхаешь. Воды хоть залейся! Что же тебя на четвереньки так тянет, человек? Я тебе покажу четвереньки! Ты у меня с сегодняшнего дня дневник вести начнешь. А потом опубликуешь, как всякий уважающий себя Робинзон! Какая разница, где тебе быть? Дом звездохода — Галактика… Запомни раз и навсегда, заруби себе на носу при посредстве мачете: ты здесь на работе. А на Земле тебя ждут. Мать, отец, сестра. Куча друзей. И все они верят, что при любых поворотах событий ты останешься человеком!»
Он с любовью похлопал пищеблок по зеркальному боку. «Техника надежная. Если „харакири“ пережила, то уж не подведет…»
И он вдруг с ужасом подумал, что бы с ним сталось, если бы мрачной памяти когитр имел власть над пищеблоком.
14. ВСТРЕЧА
Панин стоял по колено в белой крупе, которая была здесь вместо снега. От него до корабля тянулась цепочка глубоких следов. Искалеченной рукой держал охапку побитой морозом листвы, в здоровой сжимал мачете, зазубренный и исцарапанный многочисленными заточками. Холод понемногу проникал в его скафандр, потому что неделю назад вспрыгнувший на плечи из засады вродекот выдрал напрочь трубчатую магистраль подогрева. Как будто точно знал, без чего человеку теперь будет труднее всего! Крупа сыпалась с пасмурного неба на Панина и не таяла. Наверное, здесь здорово было бы кататься на лыжах, — думал Панин, переводя дух. — Скольжение такое, что никакой мази не требуется. Разогнаться как следует и ухнуть вниз вон с той горки! Интересно, что там, за этой самой горкой? По-прежнему пепелище, или уже все заросло? Должно быть, заросло… На этой планете все раны заживают, «как на собаке».
Мелко перебирая ногами, чтобы не упасть, он побрел к кораблю. Там его должны были по укоренившейся традиции дожидаться вродекоты. А он в соответствии с той же традицией должен был от них отбиваться. Да при том еще не растерять свою добычу. Так происходило из дня в день, и никаких изменений не предвиделось.
— У, сколько вас нынче, — сказал Панин, останавливаясь. Поплотнее перехватил охапку, опустил забрало шлема — как рыцарь на турнире. Выставил перед собой мачете. — Ну, что медлите?
Вродекоты уже наползали на него серой лавиной. Они не торопились: видно, тоже привыкли. Знали, что он отобьется, что сегодня больше ничего не выйдет и что завтра все повторится сызнова. И что все едино, раньше или позже, эта добыча достанется им.
— Много вас, — бормотал Панин, с пригнутой головой идя им навстречу. — Уж сколько я ни жег, ни рубил, а вас все прибывает…
Тот, что бежал первым, видно — опытный уже боец, не одну рану зализавший от этих каждодневных сшибок, с ходу вцепился в руку, что держала мачете. Заскрежетал зубами по металлическим манжетам, но хватки не ослабил. Панин беспомощно закрутился на месте, пытаясь сбросить с себя этот живой капкан. Но уже подоспели остальные, опрокинули, выбили из рук и раскидали биомассу, залязгали клыками в поисках уязвимого места. У Панина сбилось дыхание, он барахтался, пытаясь выпрямиться, но на этот раз ничего путного у него не получалось, а проклятый зверь по-прежнему висел на руке, не давая освободиться, и упрямо вгрызался в металл… Мачете выпал из разжавшихся пальцев, исчез в снегу.
— Встать… — хрипел Панин. — Надо встать… Иначе смерть…
Сил уже не было.
И вдруг оголтелое зверье разом отхлынуло. Панин не сразу понял, что в его положении произошли перемены. Он приподнял голову, смахнул снег с забрала. Квазифелисы широкой дугой отходили от него, пятились, припадая на брюхо, ощерив пенящиеся морды, прижав уши-граммофоны. И смотрели не на Панина, а куда-то поверх него, в сторону леса. Казалось, они не то растерялись, не то были напуганы до крайности.
Панин, лежа в снегу, обернулся.
Из-за недалеких деревьев, высоко вскидывая тяжелые лапы, на них надвигалась целая орда здоровущих вродекотов. Просто огромных, по сравнению с теми, что чуть не прикончили сейчас Панина. В тусклых лучах местного светила их густая серая шерсть отливала голубым.
