Майкл Крайтон - Случай необходимости
— Но мы подозревали, — сказала миссиз Хардинг. — Мы не могли уследить за Анжелой. Она всегда была очень самостоятельной и своенравной девочкой. Даже в детстве. Очень самонадеянной, независимой и уверенной в себе. Даже будучи еще совсем ребенком, уже тогда она была очень самоуверенной.
* * *
Хаммонд утер рукавом халата пот со лба.
— Ну вот, — выдохнул он, — ну вот и все.
— Да.
Даже несмотря на то, что он стоял практически вплотную ко мне, мне казалось, что он где-то очень далеко. Его голос доносился до меня как будто издалека и слова его ровным счетом ничего не значили. Все вокруг представлялось мне малозначительным. Люди казались маленькими, все было расплывчатым, словно в тумане. Боль стала нестерпимой. И один раз мне пришлось даже остановиться посреди коридора, чтобы перевести дух.
— В чем дело?
— Не в чем. Просто устал.
Он кивнул.
— Ну вот и все, — проговорил Хаммонд. — Ты должен быть доволен.
— А ты?
Мы вошли в так называемый зал совещаний — крохотную комнатку с двумя стульями и столом. На стенах были развешаны таблицы, наглядно показывающие методы и приемы оказания экстренной медицинской помощи в различных ситуациях: шок от кровопотери, отек легких, инфаркт миокарда, ожоги, переломы. Мы сели за стол, и я закурил сигарету. Щелкая зажигалкой, я почувствовал в руке необыкновенную слабость.
Какое-то время Хаммонд сидел, уставившись на схемы; мы оба молчали. Наконец Хаммонд положил конец затянувшейся паузе, спросив у меня:
— Хочешь выпить?
— Хочу, — сказал я. Я был очень раздражен и возмущен, и к тому же меня снова начинало слегка подташнивать. А если я выпью, то мне станет лучше, это поможет мне забыть обо всех неприятностях. Или же мне станет еще тошнее.
Он открыл шкафчик и, пошарив рукой у задней стенки, вытащил оттуда колбу.
— Водка, — гордо объявил Хаммонд. — И никакого запаха. Незаменимая вещь при экстренных случаях.
Вытащив пробку, он отхлебнул из горлышка, а потом протянул колбу мне.
Пока я пил, он сказал.
— Господи Иисусе. Душевно. И гори все синим пламенем. Боже.
— Это точно.
Я возвратил ему колбу.
— А девица-то из себя ничего.
— Да.
— И какой плацебо эффект. Ты вызвал у нее ломку обыкновенной водой, и затем прекратил ее той же самой водой.
— Ты знаешь, почему так получилось, — сказал я,
— Да, — согласился Хаммонд, — потому что она поверила тебе.
Я разглядывал одну из схем на стене, наглядно иллюстрировавшую процедуру патологоанатомического вскрытия, а также неотложные меры по диагностированию и оказанию помощи в случае эктопической беременности. Я дошел до того места, где говорилось о нерегулярности месячного цикла и схваткообразных болях в нижней правой части живота, когда буквы перед глазами начали сливаться и меркнуть.
— Джон?
Мне понадобилось некоторое время для того, чтобы ответить Хаммонду. На то, чтобы просто слышать его слова, теперь стало уходить как будто больше времени. Я стал сонным, вялм и медлительным.
— Джон?
— Да, — отозвался я. Голос мой был глухим, замогильный голос. И он отзывался эхом.
— Ты в порядке?
— Да, все хорошо.
Это было как во сне, слова продолжали звенеть у меня в голове: хорошо, хорошо, хорошо…
— Ты ужасно выглядишь.
— У меня все хорошо…
Хорошо, хорошо, хорошо…
— Джон, не дури…
— Я не дурак, — сказал я и закрыл глаза. Было очень трдуно держать веки открытыми. Они были тяжелыми, словно налитыми свинцом, и теперь как будто старались во что бы то ни стало сомкнуться с нижними веками. — Я счастлив.
— Счастлив?
— Что?
— Ты счастлив?
— Нет, — сказал я. Он говорил какую-то ерунду. Бессмыслица. Его голос был пронзительным и высоким, похожим на голос ребенка, лепечущий детский голос. — Нет, — снова сказал я. — Я совсем не дурак.
— Джон…
— И перестань называть меня Джоном.
— Но тебя так зовут, — сказал Нортон. Он встал, очень медленно, движения его были плавными, как будто все это было во сне. Я смотрел на него и чувствовал себя очень усталым. Он вытащил из кармана свой маленький фонарик и направил мне его в лицо. Я отвернулся; свет был слишком ярким и болезненно бил в глаза. Особенно больно было правому глазу.
— Смотри на меня.
Его голос был громким и повелевающим. Голос армейского сержанта на плацу. Придирчивый и раздражительный.
— Да пошел ты.., — огрызнулся я.
Мою голову держат сильные пальцы, и ослепительный свет бьет мне в глаза.
— Выключи, Нортон.
— Джон, сиди спокойно.
— Выруби его, — я закрыл глаза. Я устал. Очень устал. Я хотел заснуть и не просыпаться миллион лет. Сон это прекрасно, это как океан, омывающий песок, неспеша набегающий на него с ласкающим слух шелестящим шумом, уносящий с собой все наносное.
— Со мной все в порядке, Нортон. Я просто сошел с ума.
— Джон, сиди спокойно.
Джон, сиди спокойно.
Джон, сиди спокойно.
Джон, сиди спокойно.
— Нортон, ради бога…
— Заткнись, — сказал он.
Заткнись, заткнись.
Он вытащил небольшой резиновый молоточек. Он стучал мне по ногам, отчего мои ноги вздрагивали и подпрыгивали. Мне это было неприятно. Я хотел спать. Мне хотелось поскорее заснуть.
— Нортон, ты, сукин сын.
— Заткнись. Ты ничем не лучше их.
Не лучше их, не лучше их. Влосва отзывались эхом у меня в голове. Кого их? Я не мог этого понять. А потом сон. Он начал наползать на меня, он прикрывал мне глаза своими резиновыми пальцами, опускал веки, не давал открыть глаза…
— Я устал.
— Я знаю. Я это вижу.
— А я нет. Я не вижу ничего.
Ничего.
Не вижу.
Я попробовал открыть глаза.
— Кофе. Хочу кофе.
— Нет, — сказал он.
— Тогда дай мне зародыш, — сказал я, удивляясь сам на себя. Зачем я это сказал. В это не было смысла. Не было? Или было? Все так запутано. Мой правый глаз болел. Головная боль сосредоточилась как раз за правым глазом. Как будто в голове у меня сидел крохотный человечек, который бил молоточком по глазу изнутри.
— Человечек, — сказал я.
— Что?
— Ну, это все человечек, — объяснил я. Ведь это же очевидно. А он настолько туп, что не может этого понять. Ведь это совершенно очевидное, разумное утверждение разумного человека. А Нортон, наверное, решил пошутить надо мной и теперь делает вид, что не понимает.
— Джон, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты сейчас сосчитал в обратном порядке от ста. Вычитая по семь. Можешь?
Я немного помолчал. Это было совсем не просто. Мысленно я представил себе чистый лист бумаги, ослепительно белый лист бумаги, на котором лежал карандаш. Сто минус семь. И еще нужно подвести черту, чтобы можено было производить вычитание.
