Александр Иванов - Сеть дронов
Часть пятая
ЭПИЛОГ
1
Вначале ему было просто плохо. Плохо и всё. К тому же он совершенно не понимал, ни где он находится, ни что с ним случилось, ни кто он вообще такой. А при попытке что-либо понять и осмыслить, его начинало тошнить, и страшно болела голова. И так продолжалось неопределённое время – неизвестно сколько. Первая мысль, которую удалось хоть как-то связать из разрозненных кусков, была: – «...голова у него, всё-таки есть, раз болит...»
Потом как-то сразу, вдруг, он понял, что лежит на полу, и у него затекла правая рука. Почему-то он был уверен, что это именно правая, потому что, как ему казалось, он на ней лежал. Он попытался вытащить её из-под себя, но не смог, так как не сообразил в какую сторону надо тащить. Тогда он просто перевалился на спину и попробовал пошевелить болезненно затёкшей рукой. Тут же оказалось, что правая рука в норме, а затекла наоборот другая. Но вот, какая именно, он уже не смог определить точно. Тогда он решил попробовать пошевелить сразу всеми руками, а заодно, на всякий случай, и всеми ногами, какие найдутся, чтобы выявить затёкшую конечность наверняка.
Что из этого получилось, он так и не узнал, так как неожиданно оказалось, что он вновь лежит на животе, лицом в пол и ему нечем дышать. Он с усилием приподнял голову, судорожно вздохнул, и приоткрыл глаза. В поле его мутного зрения оказался странно знакомый предмет округлой формы. Какое-то, неопределённо долгое время он смотрел на этот предмет, тяжело дыша, и безуспешно пытаясь разобрать, что же это такое. Так и не понял что, но зато устал держать голову в неудобном положении. Тогда он нежно опустил её на мягкий палац левым боком и подумал: – «Интересно, а почему это обруч интерфейса сети дронов, валяется на полу?»
Эта мысль оказала на него отрезвляющее действие, и он, наконец, очнулся. И тут на него накатило – ему стало по-настоящему плохо. Ему стало так плохо, что он заплакал. Заплакал, горько и безутешно, как плачут взрослые дети, осознавшие всю бездну, происшедшего с ними несчастья, когда невозможно уже ничего сделать, ничего не исправить и не вернуть всё назад.
Он вспомнил Остров, и вспомнил всё, что с ним случилось. И подлый выстрел Базуки, и отчаянный крик Куба, и сумасшедшую боль, огненным вихрем ворвавшуюся в его голову. И он подумал, да, на этот раз меня выкинуло с Острова, капитально и самым отвратительным образом. Гораздо более безобразным, чем во все остальные разы, за всю его Островную карьеру. И он попытался подумать ещё, но тут его замутило совсем уже сильно, и он, кряхтя и прилагая невероятные усилия, встал и побрёл в ванную, с трудом переставляя непослушные ноги, из-за того, что так не смог определить, сколько же ног в наличии у него имеется.
В ванной выяснилось, что его не столько мутит, сколько очень хочется в туалет по малой нужде, и при этом сил и времени идти, куда надо, у него уже нет. Пришлось всё делать тут же, включив предварительно воду.
«Так вот, что у меня, оказывается, затекло, – с облегчением подумал он, спустя некоторое время. – Воистину душа у человека находится под мочевым пузырём – как оправишься, на душе легче становится».
Он бесконечно долго стоял вплотную у ванны, глядя почему-то в потолок, на точечные источники освещения, и всё пытался по своим ощущениям определить, сколько же времени прошло с момента его выпадения из телепатической сети. Ни черта не определил. Зато ещё раз чётко и ярко прокрутил в оживающей памяти последние моменты своего пребывания на Острове. И снова услышал отчаянный крик Куба. И снова ощутил свою беспомощность и жгучую боль в мозгу.
«Что-то случилось с Кубом. Что-то очень серьёзное. Похоже на то, что он погиб. Меня бы не выкинуло с Острова, если бы Куб остался жив, потому что он держал сеть. Этот идиот Базука, всё-таки попал в меня. Столько раз он стрелял мимо, но в этот раз ему повезло, и он попал. Наверное, он сейчас очень рад. А Куб, наверное, мёртв. – И у него опять навернулись слёзы. – И, надо же, как это больно, когда тебя, таким вот наглым образом, насильно вырывают из телепатической сети. Такое чувство, словно стеганули жгучей крапивой прямо по оголённому мозгу. Вот дрянь какая. Куб мёртв. А остальные? Что с ними? Какие повреждения его дрону нанесла эта базуковская пуля. А может, и не мёртв Куб, а тоже только оглушен и потому оборвал связь? С чего это я вообще решил, что он мёртв? Чего это я тут расстонался-то? Может, всё ещё не так уж и страшно?»
– Дрон! Куб!
Тишина. Мёртвая тишина.
– Куб! Тор! Шарик! Есть кто-нибудь в сети? Дайте знак! Дроны, чего молчите? Не молчите, дроны... Пожалуйста, не молчите...
Собственный голос вывел его из ступора. Он тяжело вздохнул, заправился, сполоснул руки, закрыл воду и вышел из ванны.
«Интересно, – подумал он, чтобы хоть что-то подумать, – что правильнее называть «дроном»? Все называют дистанционно управляемого робота в целом – «дрон». А ведь это просто шасси. Корпус, механика. С другой стороны, дрон – это кристалл, который является, по существу, очень мощным автономным процессором, с внутренней памятью, независимым источником питания и интерфейсом связи с устройством управления всего модуля. Через который он и управляет всеми узлами робота. С другой стороны на кристалл дрона выходит процессор связи, через который дроном управляет человек. Процессор связи замкнут так же и на устройство управления, что позволяет управлять роботом напрямую, хоть и не так эффективно».
«Таким образом, – упорно думал Алекс, уставившись в стену напротив выхода из ванны невидящим взглядом, – «дроном» надо называть именно кристалл дрона, а не дрона целиком, потому, что целиком это будет робот или управляемый модуль, которым управляет дрон. Который кристалл... Параллелепипед... Куб... Шарик, Тор. Где же сейчас они, и что с ними? Надо срочно выходить на Остров. Рейнджеры должны были, так или иначе, доставить всех в Карчму».
И он пошел на кухню. Механически взял из холодильника банку с квасом. Открыл её и, не отрываясь, выпил почти всю. Шипящий, прохладный квас взбодрил его, и на душе полегчало ещё. Поставил недопитую банку на кухонный стол и подошел к окну.
За окном из низких лохматых, с чёрными разводами, серых туч, сыпала мелкая морось, едва-едва вышедшая из состояния тумана. Некоторое время он тупо смотрел на мокрый двор, с мокро блестящими автомобилями на стоянках, затем зябко передёрнул плечами, повернулся и отправился к компьютеру. В голове уже не было боли. Такое чувство, что там вообще ничего не было – ни боли, ни мыслей, ни телепатической сети, ни чего-то другого. Пустышка. Банка с консервированными мозгами – человеческий кристалл дрона. Хлипкая суспензия.
