Оксана Панкеева - Первый день весны (Судьба короля - 2)
Мистралиец подал ей шкатулку, взял сигарету и, щелкнув пальцами, добыл из ниоткуда небольшой огонек. Причем проделал он это автоматически, даже не обращая внимания на странность своей манеры прикуривать. Только заметив удивление Эльвиры, пояснил, поднося ей этот волшебный огонек:
- Я всегда так прикуриваю. Чтобы не разучиться. У меня мало практики...
- А почему у вас нет наставника? - спросила Эльвира для поддержания разговора. Карлсон опустился на ручку соседнего кресла и грустно пояснил:
- У нас в Мистралии трудно найти наставника. Поэтому многие вещи приходится осваивать самостоятельно.
- Так не возвращайтесь туда. Оставайтесь здесь, найдите себе наставника и учитесь, как положено.
- Не могу, - вздохнул он. - Я... у меня... есть определенные обязательства... перед другими людьми.
- А как же вы вернетесь?
- Не беспокойтесь, это не проблема. Отсюда я доберусь. - Он внимательно посмотрел на нее и вдруг сказал: - Вам не надо меня бояться. Я не сделаю вам ничего плохого.
- С чего вы взяли? - удивилась Эльвира. - Я вас совсем не боюсь, даже напротив, с вами как-то спокойнее.
- Значит, вы боитесь чего-то другого? Я... извините, я это чувствую. У вас какие-то проблемы? Я буду рад вам помочь, если... смогу.
- Вряд ли... В общем-то все мои проблемы уже закончились... Просто у меня сегодня был ужасный день.
- А что у вас случилось? Если, конечно, вам не тяжело об этом говорить.
- Сегодня я... меня должны были... отдать дракону.
- И как же вы спаслись? - Карлсон с живейшим интересом придвинулся поближе вместе с креслом.
- Мои подруги его убили.
- Дракона? Потрясающе! А вы можете рассказать подробнее? - он пересел на ручку ее кресла и положил руки ей на плечи. Его руки были очень теплые и тяжелые. Слишком тяжелые для такого небольшого мужчины. - Так вам будет спокойнее, - пояснил он. - Вы не будете так бояться и нервничать.
- Вы и лечить умеете? - улыбнулась Эльвира.
- Это не лечение. Это просто... Немного хорошего настроения.
- А вы умеете создавать настроение?
- Немного. Только если объект не против. Вы рассказывайте, а я буду слушать... и создавать.
Объект был не против. Если честно, объект только об этом и мечтал.
Ночной гость слушал именно так, как она хотела - молча и не перебивая, но его молчание было полно сочувствия и понимания. От него исходили покой и уют, видимо, созданные волшебным образом. И просто он был очень симпатичный и обаятельный мужчина, да еще к тому же мистралиец и маг. Ни те, ни другие Эльвире прежде не попадались. Да и в конце концов, разве не этого она хотела всего час назад?
- Извините, - подал голос Карлсон. - Вы этого действительно хотите, или это подсознательное желание, не соответствующее вашим представлениям о приличиях?
- Вы это о чем? Вы опять ловите мои чувства?
- У меня само получается. Вообще-то я контролирую свои эмпатические способности, но когда женщина мне нравится, это выходит как-то помимо воли...
Эльвира улыбнулась ему.
- Помните анекдот про мистралийца и девушку в почтовой карете?
- "Хочешь и молчишь"?
- Именно.
Карлсон улыбнулся в ответ и неуловимым движением пальцев погасил в комнате свет.
- Диего, тебе плохо? Перепил, или что-то случилось?
Кантор отнял ладони от лица и помотал головой.
- Нет... ничего. Не обращай внимания, я вообще ненормальный, со мной всегда что-то подобное бывает.
Тереза сочувственно посмотрела на него и присела на другой конец скамейки. Подальше.
- Извини, - сказал он, чтобы не молчать и не ждать, пока она еще что-то спросит. - Я забыл надеть амулет, и... так получилось. Это было очень... неприятно?
- Не то, чтобы... - вздохнула она. - Просто было обидно... не знаю... потому, что мне это недоступно, или как-то так... трудно объяснить. А как это проявляется у тебя?
- Что? - автоматически уточнил он и тут же понял, что она имела в виду. Девочка, ну зачем, промолчи, не спрашивай... Тебе своего мало?
- Черная паутина, - вздохнула она. - Как это бывает у мужчин?
- Не спрашивай.
Он отвернулся, чувствуя, как пылает его лицо, прижал ладони к щекам, и оказалось, что они горят еще сильнее. И не только руки, все тело пылало каким-то горячечным жаром, словно жидкий огонь пульсировал в нем вместо крови. Вот так и сгорают со стыда, почему-то подумал он вдруг. Вполне может быть, что это вовсе не образное выражение, а так действительно бывает когда стыд, позор и унижение переваливают за некую условную границу и становятся невыносимыми настолько, что кровь превращается в огонь, и человек сгорает. И я сейчас сгорю. И скорее бы, а то ведь она опять что-то спросит...
- Извини, - сказала она. - Не буду. Я понимаю. Давай поговорим... о чем-нибудь. Чтобы не думать об этом. Жак всегда говорит со мной о чем-нибудь веселом.
Кантор вздохнул и все-таки посмотрел на нее.
- Ты в состоянии говорить о чем-нибудь веселом?
- Нет, - грустно согласилась она. - Это только Жак умеет... Как бы ему ни было грустно, он все равно будет шутить и улыбаться. Он хороший. Я его очень люблю. Я бы очень хотела, чтобы... чтобы он мог быть счастлив со мной. Но у меня не получается. Может, бросить это все, не морочить ему голову и вступить в какой-нибудь орден?
- Не надо, - ответил Кантор. - Раз Азиль говорит, что получится, значит так и будет.
- Они тебе рассказали? Тогда понятно...
Жидкий огонь, который бился в нем, медленно отхлынул от лица и стал стекаться в руки. И почти одновременно Кантор начал видеть. Наверное, потому, что вспомнил Азиль... а может быть, по другой причине. Он четко увидел черную паутину, о которой шла речь. Собственно, это была не совсем паутина, она ничуть не была похожа на ту золотую, которую он видел когда-то. Та была действительно похожа на летящую паутину из тонких золотистых нитей, а эта скорее на толстую веревочную сеть. Эта сеть обвивала тело девушки от плеч до середины бедра, плотно, в несколько слоев, так что просветов почти не было видно. Местами она свисала обрывками видимо, стараниями Жака. Но, судя по оставшейся, бедному Жаку предстояло стараться еще года два, если не больше.
- Что ты там увидел? - занервничала Тереза и плотнее закуталась в простыню.
- Паутину, - ответил Кантор тихо, чтобы не спугнуть видение. - Можно, я ее потрогаю?
- Потрогай свою.
- Но свою я не вижу.
- Ну, потрогай.
Он осторожно протянул руку и прикоснулся к черным нитям. Реакция была совершенно неожиданная. Он предполагал просто пощупать эту нить, осязать ее, как нечто материальное, возможно, понять, из чего она сделана и на что похожа, но ни в коем случае не предполагал, что от этого можно так резко и болезненно выпасть из реальности. Не в Лабиринт, где все было понятно и знакомо, а просто в никуда, с резкой болью и ослепительной вспышкой в глазах. На несколько секунд мелькнули какие-то люди в странных одеждах, прозвучало слово на чужом языке, и все исчезло.
