Юрий Брайдер - Губитель максаров
Что с вас взять… — махнул рукой Окщ. — Трубите отход. Как видно, не суждено вам нынче пировать на развалинах вражеской крепости.
— Какой тут пир! Назад бы живыми вернуться! — Посыльный ускакал, и через некоторое время у стен цитадели взвыли трубы, призывающие к общему отступлению.
— Повоевали, — покачал головой Хавр. — Что будем делать дальше?
— Даже если я превращу эту скалу в щебень, мы все равно не добьемся победы. Сражение будет продолжаться до тех пор, пока жив тот, чьей воле подчиняются мрызлы. Можно, конечно, и дальше дырявить цитадель, но это ничего не даст. Глупо полагаться на случай. Еще глупее надеяться на то, что Карглак или тот, кто его здесь заменяет, согласится на поединок со мной. Значит, остается одно — самому проникнуть в цитадель и прикончить ее хозяина на месте. — Сказано это было таким тоном, словно Окш уже принял для себя окончательное решение.
Тут даже Хавр пришел в замешательство.
— Ты не представляешь себе, насколько опасен такой план! — произнес он с не характерной для себя горячностью.
— Не настолько, как это тебе кажется, — возразил Окш. — Я прекрасно вооружен. Мне не страшны ни живые, ни мертвые враги. Я просто смету их со своего пути… А кроме того, война такая штука, что без риска на ней не обойтись. Ну а если рок действительно выбрал меня орудием мщения, значит, есть и надежда на заступничество высших сил. А потом пойми — как я могу уйти отсюда, не добившись победы? Это переломный момент всей моей жизни. И, кстати, не только моей. Если раньше меня, не стесняясь, называли отродьем Клайнора, то завтра я стану для всех истинным Губителем Максаров. Вот почему победу и славу я предпочитаю поражению и позору.
— Если хочешь, я пойду вместе с тобой, — предложил Хавр. — Хотя бы со спины прикрою.
— Лучше оставайся здесь. — Окш не оценил столь самоотверженного порыва своего компаньона. — Я не собираюсь поворачиваться к врагам спиной.
— Ну как знаешь… — Настаивать Хавр не стал.
На глазах у всей армии, представлявшей сейчас весьма жалкое зрелище, Окш пересек пространство, отделяющее лагерь жестянщиков от цитадели Карглака. Клинок его покоился в ножнах, а в руках имелось какое-то загадочное устройство, упрятанное в кожаный чехол. Прямо перед Окшем, практически не видимая со стороны, зияла овальная межпространственная дыра, готовая поглотить всякое живое существо и всякий предмет, способный причинить вред ее создателю.
Вблизи цитадель производила столь угнетающее впечатление, что Окш невольно посочувствовал жестянщикам, побывавшим здесь до него. Внутрь он проник через огромное отверстие в стене, на одну четверть своей высоты заваленное трупами. Мрызлы и жестянщики лежали здесь вперемешку, но зато дальше стали попадаться сплошь одни жестянщики — обезглавленные, выпотрошенные, разорванные на части.
Мрак, прежде царивший в цитадели, рассеялся» Лучи света свободно проникали сквозь многочисленные сквозные отверстия. Впереди что-то мелькнуло, и Окш, не раздумывая, послал в ту сторону межпространственную дыру, до этого служившую ему щитом.
Зрелище было любопытное — в лабиринте многочисленных внутренних стен открылся идеально прямой коридор, в котором не было ничего, что имело бы отношение к этому миру. Лишь мгновение спустя в него проник горячий ветер Чернодолья, с потолка посыпалась пыль, а по полу потек кровавый ручеек.
Эй, Карглак! — зычно крикнул Окш. — Не надоело тебе, как крысе, отсиживаться по темным углам? Покажись мне на глаза! Хоть раз в жизни наберись смелости! Видишь, я даже не обнажил клинок!
Однако единственным ответом ему был раздавшийся сверху подозрительный шорох. Окш едва успел прикрыться межпространственной дырой, в которой исчезло предназначенное для него копье. И тут же сквозь все этажи цитадели пролег вертикальный колодец, сразу добавивший света.
Окш осторожно продвигался по им же самим проложенным коридорам и, уже не дожидаясь нападения, методически очищал цитадель от ее обитателей. Главная опасность, угрожавшая ему сейчас, заключалась в том, что циклопическая скала, ставшая изнутри полой, как сгнивший зуб, могла обрушиться сама собой и похоронить незваного гостя.
Окш еще дважды повторил свой вызов и, окончательно убедившись, что ни разговора, ни честного поединка с хозяином цитадели не получится, занялся поисками хода, ведущего в подземелье — святую святых любого обиталища максаров, где хранились несметные богатства, где томились в заточении пленники и где одних живых существ превращали в других.
Несколько раз мрызлы пробовали напасть на него, и открыто, и из засады, но все эти попытки заканчивались одинаково — в каменном теле цитадели появлялся новый коридор, а все, что раньше занимало это пространство, бесследно исчезало.
Окш уже чувствовал, что тот, кто до этого держал души мрызлов на жестком поводке своей воли, потерял К ним интерес. Все его внимание было сосредоточено теперь на пришельце, нагло разгуливавшем по чужим владениям и беспощадно уничтожавшем любого, кто пытался ему в этом воспрепятствовать.
Окшу приходилось прежде попадать под действие тайной силы максаров, и он был совершенно уверен в своей неуязвимости. Фигурально говоря, он был готов скрестить меч своей воли с аналогичным орудием любого врага, будь то хоть сам Карглак.
Но сейчас все было совсем иначе. В его душу стремились проникнуть не грубые бесцеремонные лапы, умеющие только калечить и крушить, а нежные усики какого-то мудрого насекомого, посредством серии осторожных и вкрадчивых движений пытающегося разгадать природу врага и при этом ничем его не потревожить.
Окш, не столько озадаченный, сколько заинтригованный, решил немного подыграть неизвестному сопернику (в том, что это не Карглак, сомневаться уже не приходилось) и чуть-чуть ослабил препоны, защищающие его сознание от постороннего воздействия.
Эта показная слабость немедленно спровоцировала врага к решительным действиям. Нежные усики превратились в разящее жало. Затем последовал коварный и точный удар, который даже готовый к нему Окш не смог ни как следует сдержать, ни вовремя отклонить. На этот раз он явно переоценил свои силы.
Сознание Окша, до этого представлявшее собой нерушимый монолит, дало трещину и только чудом не рассыпалось на множество мелких осколков, из которых уже невозможно было бы вновь собрать полноценную человеческую личность. Его обуял страх — невыразимый, безысходный страх ребенка, оказавшегося вдруг в студеной ночи вдали от родного дома.
Казалось, еще немного — и Окш не выдержит. В лучшем случае с воплями бросится наутек, а в худшем — превратится в бессловесную скотину, в послушного раба, уже не имеющего ничего общего с гордой расой максаров. Однако тот, кто так ловко обыграл его, похоже, и сам растерялся от содеянного. Завершающего удара не последовало. Невероятным усилием воли Окш переборол страх и восстановил в сознании защитную стену.
